Бронислава Бродская - Мне хорошо, мне так и надо… [СИ]

Рождение дочки его и радовало и пугало одновременно. Настроение было нестабильным. Небольшая квартирка в Санта-Кларе, подержанная машина, из маленькой спальни они с Дженнифер устраивают детскую: кроватка, манеж, карсит, игрушки, одежда. Деньги текут рекой, от зарплаты ничего не остаётся, тем более, что из каждого чека Оливье взял за правило выплачивать отцу долг. Чем взрослее он делался, тем щепетильнее в деньгах становился. Отец прекрасно видел, что они ждут ребёнка, но ни разу не сказал сыну, что с деньгами он может подождать. А может у взрослых всегда так было, просто Оливье раньше про деньги не думал.

Работа в Эппл ему не нравилась, рутинная, скучная. Его мучала атмосфера большой корпорации со своей этикой коллективизма, разными «тим-билдингами», когда ты работаешь в команде, и твой личный вклад в проект совершенно нивелирован. Оливье надоели совещания, планёрки и безапелляционные нагоняи менеджера, который вовсе инженером не был, и ничего не понимал в сути вопроса, просто пытался угодить начальству. Поначалу он ещё пытался достучаться до этого самого начальства со своими предложениями, он это считалось нарушением субординации, Оливье испортил отношения с менеджером и получал плохие отзывы, так называемые ревью, от которых зависело продвижение карьеры и зарплата. Если бы не семья, он бы давно ушёл. В последнее время ему вообще стало казаться, что инженерное дело не для него. «Может мне другую работу искать, а?» — спрашивал он у Дженнифер, но она только тоскливо на него смотрела. И зачем он ей это говорил, когда у неё совсем другое на уме? Оливье замолкал и только ободряюще ей улыбался. Толстая и неповоротливая она засыпала, уткнувшись ему в плечо.

Роды произошли ночью, Оливье позвонил на работу и оставил на автоответчике сообщение, что он не придёт. Он сидел в палате рядом со своей девочкой, видел, как она мучается и ничем не мог ей помочь. Мысли о том, что «он виноват» снова приходили ему в голову. Наконец всё кончилось и Оливье с изумлением рассматривал крохотное лицо дочки с чёрными прямыми волосиками. «Какая же она маленькая! Какой ужас… какое чудо… как я её возьму на руки?» Девочку назвали Зоэ, это он сам придумал. Выписали на следующий день. Суматоха: родители Дженнифер приехали, его отец с подругой. Цветы расставляли в вазы и кувшины, девочку все держали на руках, сидели долго, пришлось заказывать пиццу, все немного выпили. Когда гости ушли, Дженнифер расплакалась, очень устала, грудь девочка брала неумело, да и молоко ещё не пришло. Замечать неладное они начали только месяца через два. Дочкины расфокусированные зрачки ни на чём не концентрировались, они вообще не переходили с предмета на предмет. Казалось, что ребёнок уставился в одну точку. Реакции на свет у малышки не было, можно было поднести к её глазам яркую лампу, она не зажмуривалась. Пошли к врачу, и доктор их успокоил, сказал, что паниковать пока рано, что надо понаблюдать. Да собственно весь первый год они ходили с Зоэ по врачам. Дочка видела, но только те предметы, которые находились прямо перед ней, стоило чуть отвести их в стороны, как Зоэ их теряла, у неё развивался так называемый тоннельный синдром. Выяснилось, что глазной нерв у неё повреждён сильно. Стало ясно, что у ребёнка полностью нарушено цветовое восприятие. В результате Оливье понял, что сделать с этой врождённой патологией ничего нельзя, но им очень повезло, что ей не сопутствует больше ничего, хотя обычно с атрофией зрительного нерва идёт целый букет ужасных болезней. К тому же у Зоэ не было полной слепоты, она немного видела: да, она видела мир как будто «через трубочку», перед глазами у неё возникали мозаичные пятна, иногда предмет виделся только наполовину, другая половина отсутствовала. Впрочем, Зоэ нисколько не мучилась от своего дефекта, откуда ей было знать, как должно было бы быть, и что видели другие. Она не понимала, что с ней произошло и ни на что не жаловалась. Со стороны было видно, что она часто трёт глаза и как-то странно боком поворачивается к предмету. Врачи говорили, что видит она максимум на 10–15 процентов. С этим надо было как-то жить.

Дженнифер происходящее с Зоэ приняла легче. Внешне девочка выглядела практически нормально, ни прохожие, ни знакомые не замечали в ней ничего необычного. Дочка не отставала в развитии и Дженнифер даже не хотела с Оливье обсуждать патологию. Зоэ следовало считать «девочкой как девочкой». А Оливье не мог без боли смотреть на дочкино слишком спокойное лицо, неподвижные глаза, и извиняющуюся улыбку, которая выглядела немного странно. Когда Зоэ исполнилось пять лет, Дженнифер стала поговаривать о втором ребёнке. Оливье понимал, что как бы жена ни храбрилась, ей надо было иметь ещё одного ребёнка, здорового. Он просто обязан был Дженнифер в этом поддержать.

Ту пятницу весны 2000 года он хорошо запомнил. Дома вечером, когда Дженнифер уложила спать Зоэ, он решительно объявил ей о своём решении уволиться с работы.

— Ты что-нибудь другое нашёл? Хорошо. Это далеко?

— Это в Орегоне.

— А какая позиция? В Интеле?

— Нет, Дженнифер, я не могу и не хочу больше быть инженером.

— Как?

— Так, я не создан для этого. Я меня же ещё есть звание магистра по испанскому. Забыла?

— Подожди, я не понимаю. Ты будешь преподавать?

— Да, преподавать и учиться.

— Зачем ещё учиться? Расскажи толком.

Оливье пришлось рассказывать, что он подавал заявки в несколько университетов на западном берегу, он будет учиться в аспирантуре по языкам, а именно по французской литературе, получит «доктора» и найдёт хорошую преподавательскую работу. Дженнифер слушала, но ничего не говорила.

— Тебя что, туда уже приняли?

— Да, приняли. Надо в конце августа уезжать.

— Ой, ну это же замечательно. Поедем. Хорошо, что пока я ещё не беременна. Мы же в Орегоне долго проживём, так? Там наш сын и родится.

— Почему ты думаешь, что у нас будет сын?

— Увидишь, увидишь… Надо хозяину сказать, что мы съезжаем.

Они долго не спали, пили вино и обсуждали, как он будет учиться. Дженнифер не спросила, на что они будут жить, когда он уволится. Еврейская патриархальная вера в то, что муж «обеспечит» жила в ней где-то глубоко и была незыблема. Честно говоря, Оливье и сам не знал, как он сведёт концы с концами. Как, как? Как-нибудь. Идея учиться французской литературе, использовать наконец с пользой свой родной французский и прекрасный испанский овладела Оливье без остатка. Он отработал в Эппл две недели по закону и наконец наступило прекрасное утро, когда ему не надо было вставать по будильнику. Они поехали на море. Дженнифер плескалась вместе с Зоэ в прибое, а Оливье лежал на солнце. Он думал о массе интересных философских книг, которые он теперь прочтёт, а главное он будет говорить по-французски. Как же он соскучился по своему языку, как ему его не хватало. Оливье даже заметил, что все эти мысли ворочаются у него в мозгу по-французски, даже губы шевелятся. Громкий голоса Зоэ и Дженнифер, оживленно что-то обсуждающие по-английски, показались ему вдруг иностранными, чужими. Дочка приложила мокрые холодные ладошки к его разгорячённой коже. Всё будет хорошо. Так он тогда думал, готовясь всё в своей жизни поменять.