Бронислава Бродская - Биарриц-сюита [СИ]

И тут началось! Скандалы, драки, площадная брань, клокочущая злоба, несправедливые взаимные оскорбления. Самое ужасное, что злоба была векторная: деньги! Мать была в эпицентре этого мерзкого бесстыдства, она упивалась атмосферой скандала, раздувала его и вовлекала Михаила в эту злобную, беспощадную орбиту, делая из него вероломно преданную жертву. Мать требовала мести, не давая Михаилу ни малейшего шанса остаться человеком, проявить обычное мужское благородство и великодушие. Она опустилась до кухонных разборок, получала от них наслаждение и Михаил стал ее союзником против врага, которого надо было сокрушить. Это было так на нее похоже. Мать была сильной женщиной, но в Михаиле были отцовские гены, и он бы ни за что не стал вести себя так… Но, получилось, что у него не было выбора. Он остался с матерью, которая его защищала от подонков. Он не смог остаться в стороне от схватки и это было ужасно: он был не созерцателем, а участником тех постыдных событий, которые хотелось бы забыть, но не получалось. Им тогда овладела тоска, которую уже можно было назвать депрессией. У него были в жизни женщины, удовольствия, друзья… а осталась только больная стареющая мать, требующая все больше и больше внимания. Мать — женщина его жизни! Мать, которой он был вечно должен.

Вспоминая дальнейшее, Михаил невольно улыбнулся и фундаментальные знания классической литературы услужливо подсказали ему подходящую цитату: «Год прошел, как сон пустой, царь женился на другой». Забавно, что такое само приходит в голову. По проходу медленно провезли большую тележку с горячим завтраком. Михаил прикинул, что минут через 15 подадут еду. Попутчики из Кирова оживленно о чем-то разговаривали и в ожидании завтрака уже откинули свои столики.

Женя ехала на Петровку. Она работала в самом центре Москвы, в коммуникационном агентстве Communica. У нее за плечами был уже семилетний опыт работы в сфере PR. Отвечала она за социальные медиа. Конечно ей всегда бы хотелось иметь дело с театральными проектами, но, к сожалению, чаще приходилось работать с распространением информации о каких-нибудь светодиодных светильниках и их раскруткой через социальные сети. С этим Женя ничего поделать не могла. Она уже сменила несколько агентств, и каждый раз увольнялась, будучи уверена, что ей слишком мало платят, не ценят ее профессионализма, и просто нагло используют ее добросовестность. В Comunica, ей тоже не слишком нравилось, но пока ничего больше не подвертывалось, к тому две тысячи долларов, которая она зарабатывала, были ей нелишними, хотя по московским масштабам, это считалось очень скромным. Ей, конечно, и в голову не приходило отдавать часть денег родителям на «хозяйство», но зато, хоть не приходилось на все просить у папы. Он давал, причем без звука, но неприятно было все равно. Она была рассеянной, знала за собой эту особенность, и всегда ее себе прощала. Женя то и дело теряла перчатки, зонты и мобильники. Папа был явно недоволен, однако открыто никогда ее не осуждая, всегда давал деньги на новый мобильник, но… с некоторой паузой, призванной выразить ей свое «фе». Вот теперь и просить не надо. Она уже три года ездила на небольшой японской машине, за которую заплатил отец. Ну, это-то было естественно: откуда бы она из своих жалких двух тысяч могла накопить на машину? К тому же, изредка, Женя возила родителей за продуктами. Хотя баловать их в этом смысле не стоило. Не дай бог, превратят ее в своего шофера.

Когда-то Женя с родителями очень дружила. Мама разделяла все ее театральные увлечения, они вместе везде ходили, Женя после спектаклей заходила к молодым артистам, своим друзьям, мать приходилось им представлять, и та, прямо, светилась от радости и гордости принадлежности к московской театральной богеме. Знала Женя и некоторых мэтров, хотя и шапочно. Когда ей приходилось писать о театре, она с восторгом упоминала их фамилии. Встретив ее за кулисами, они легонько наклоняли голову в знак приветствия: «Здравствуйте, Женечка, что-то давно мы вас не видели. Забыли вы нас… Как вам премьера?» Женя рассыпалась в комплиментах и всегда представляла мать, которой мэтр протягивал руку, а иногда даже и целовал. Мать смущалась, но когда они возвращались домой, она взахлеб пересказывала событие «целования руки таким-то», отцу, который никогда процессом целования не восхищался. А вот, мать просто млела и от спектакля, от приоткрывшейся ей закулисной жизни, а главное от того, что ее Женечку все знают.

Женя медленно двигалась по Щелковскому шоссе , подолгу останавливаясь на каждом светофоре. Скоро пора будет подумать о парковке: к самому офису подъехать будет невозможно, она пройдется пешком.

Женя мать любила, но уважать ее было особо не за что. Мать ничего из себя не представляла. Она, якобы, когда-то получила диплом инженера, но Женя помнила, что когда она была маленькой, мать работала кем-то типа домоуправа, командовала слесарями, электриками, уборщицами и дворниками. В чем-то для них всех это было удобно: мать до сих пор, даже уже давным-давно удалившись от дел в ЖЭКе, занималась ежегодными ремонтами их небольшой квартиры. Женя с отцом переезжали на это время в гостиницу или ремонт приурочивался к отпуску. Женя с отцом отправлялись в подмосковный пансионат, а мать меняла унитаз и раковину. Женя не вникали в такие мелочи. Мать давала ей чистое белье и одежду, готовила еду, обеспечивала быт. Научиться от нее было нечему. Это Женя, водя мать по закрытым просмотрам некассовых фильмов, генеральным репетициям и премьерам, ее образовывала. Женя знала английский, испанский и немного французский, а мать боялась иностранных языков, и с ней надо было ехать за границу, где маминым кошмаром было «потеряться». Мать обожала пляжи, море, спа и Женя тоже все это любила, они ездили отдыхать вместе, были немного «подружки», ценили общество друг друга, но Женя знала, что кроме всего прочего, мать просто боится ездить одна, и поэтому за них с отцом цепляется. Она была, как бы их с папой большой ребенок, за которым надо присматривать, читать ей меню по-русски и объяснять, что представляет собой то или иное блюдо.

А вот отец везде ездил один, за ним присматривать было не нужно. Он нигде не был Жениным «хвостиком». Отец жил своей напряженной профессиональной жизнью. Признавая Женино превосходство в вопросах современного театра, он вовсе не желал ее увлечения разделять, да и быть представленным актерам, ему было явно неинтересно. Несколько раз, им с мамой удавалось вытащить его на новые спектакли, но ему они никогда не нравились, он скучал, тяготился, и потом взвешенно и аргументированно объяснял, почему ему не понравилось. Женя не соглашалась, в глубине души считала, что «папа не догоняет», но было видно, что отцу наплевать на это ее конкретное несогласие. Он оставался при своем мнение и вовсе не боялся прослыть в Жениных глазах ретроградом.