Мария Воронова - У тебя есть я

Зиганшин вышел в гостиную. Фрида переоделась в нарядный халатик, слишком легкий для зимы, и гладила пеленки на столе, подложив старое армейское одеяло, которое Зиганшин когда-то где-то стащил, но уже не помнил, когда и где.

Волосы она пригладила, как могла, и прихватила Светиным обручем, но они упрямо торчали в разные стороны.

– Сама выберешь или мне заказать?

– Ничего не надо.

– Нет, ты права. Хочешь, я доглажу, а ты пока посмотри, где лучше.

– Да подавись ты своими деньгами! – вдруг выплюнула Фрида.

– Что значит «подавись»? Будто я эти деньги пропиваю!

– Все, я сказала, ничего не надо. Разговор окончен.

– Нет, Фрида! Ты вот реально лучше бы ударила меня сейчас, чем сказать такое! Ты же знаешь, для чего мы бережем деньги.

Она вздохнула и примирительно улыбнулась:

– Да, прости. Я просто подумала, что до весны еще далеко.

– Я же говорю, мы живем в ноль, и если сейчас разбазарим эти деньги, то снова не скоро соберем.

– Ну, может, попозже чуть-чуть. Не ранней весной.

Глаза жены наполнились слезами. Несколько капель упали на пеленку и испарились под утюгом.

– Все говорят, лучше ставить, когда земля осядет, – всхлипнула она.

– Господи, Фрида! Я просто хочу поставить хороший памятник нашему сыну, вот и все. А ты говоришь – подавись. Тебе все равно?

Она покачала головой.

– Иногда мне кажется, что ты забываешь о том, что у нас с тобой был ребенок. Ты поглощена близнецами и не думаешь, что у нас с тобой был сын, который теперь лежит на кладбище. Ты даже ни разу не просила меня съездить к нему с тех пор, как появились эти дети.

– Но сейчас зима, все занесло снегом.

– Нет, не занесло. Там хорошо. Я расчистил дорожку и как следует укутал могилку еловыми лапами, чтобы у нас было место, где мы могли бы его вспоминать, потому что он у нас был, и будет предательством, если мы о нем забудем.

Фрида молча продолжала гладить.

Зиганшин разглядывал веселенький рисунок детской фланели: множество одинаковых собак, высунув языки, ехали куда-то на велосипедах. Совсем скоро ему придется учить близнецов этому нехитрому искусству.

Будет бегать, вывалив язык, как те собаки, и страховать детей, пока они не научатся держать равновесие, а его собственный сын так и останется лежать под землей.

И красивый памятник ничего не изменит. Абсолютно ничего.

– Знаешь, Слава, – сказала Фрида задумчиво, – тебе важно ходить на могилу, а для меня наш сын всегда со мной. Я полюбила этих детей, потому что люблю его и помню, и когда я счастлива, что у меня есть все вы, я думаю и о нем тоже. Помнить – это не значит горевать и отчаиваться, а совсем наоборот.

– Что наоборот?

Фрида сложила пеленку вдвое и стала методично водить по ней утюгом.

– Мне кажется, ты просто наказываешь меня, – вздохнула она, – считаешь, что я не имею права радоваться жизни, раз больше не могу тебе родить, вот и все.

Отправив текст редактору мужа, Маргарита почувствовала себя немного преступницей, но не злодейкой, а обаятельной мошенницей из хорошей комедии, персонажем, которому она всегда сочувствовала.

Кроме переработанного текста своей неоконченной диссертации, Маргарита отослала редактору и другие очерки мужа. Она ничего там не исправила, только убрала парочку лишних запятых, к которым Костя питал слабость, но после прочтения в голове засела лихая мысль, что она сама тоже способна написать что-нибудь подобное, если как следует постарается.

При жизни Кости у них был уговор – она не читает его книги, потому что это для широкой аудитории, а она все-таки филолог. «Не хочу, чтобы мне пришлось перед тобой краснеть», – говорил Костя.

Она держала слово, пока он был жив, а теперь пришлось вторгнуться в его внутренний мир, который Костя при жизни так тщательно оберегал от посторонних.

Отец тоже никому не позволял заглядывать в свои бумаги. Маргарита грустно улыбнулась. Говорят, что девушки влюбляются в мужчин, похожих на своих отцов. Что ж, внешне Костя и папа были совсем разные, а характеры и привычки у них оказались один в один.

Оба терпеть не могли, когда «чужой мои читает письма, заглядывая мне через плечо».

Когда папа умер, маме из-за его скрытности пришлось пережить немало неприятных минут. На кафедре была создана комиссия по папиному научному наследию, и эти бестактные люди требовали, чтобы мама выдала им папины бумаги, которых, по их расчетам, должно быть много, а не только черновики и наброски. Им якобы доподлинно известно, что папа готовил фундаментальный труд по русской классике.

Они с мамой честно перетрясли всю квартиру, съездили на дачу, но ничего не нашли. Костя принес из дому несколько тетрадей, где записывал папины мысли, и на этом всё.

Что-то обнаружили на кафедре, в рабочем кабинете папы, но это оказались всего лишь заметки, обрывочные записи, понятные только их автору.

Маргарита не удивилась – у отца была замечательная память. Он сначала весь текст выстраивал в уме, а потом только садился и записывал. Так что ничего он не почивал на лаврах последние годы, а напряженно работал, просто не успел перенести на бумагу результаты своего труда.

Наверное, и Костя тоже держал в голове множество идей и замыслов, о которых теперь никто и никогда не узнает.

От этой мысли стало так грустно, что Маргарита поехала в гипермаркет.

…Подойдя к холодильнику с хорошими сырами, Маргарита улыбнулась продавщице и хотела, как обычно, спросить двести граммов рокфора, но вдруг вспомнила, что Кости больше нет и есть сыр некому.

Взглянув в свою тележку, она чуть не ахнула. Задумавшись, Маргарита набрала привычный ассортимент, будто Костя ждет ее дома. Утка, кусок печени для паштета, помидоры черри и рейхан, который она терпеть не может. Даже бутылку крымского вина не забыла, дура!

Раскладывать товар обратно на полки показалось ей неуважительным по отношению к другим покупателям, и Маргарита покатила на кассу, пока не нахватала в забытьи что-нибудь еще.

Возле полок с шампунями ее вдруг окликнули:

– Маргошка!

Она вздрогнула, услышав это имя из студенческих лет. Озорное и энергичное, оно никогда ей не подходило…

– Привет! – толкая перед собой тележку, ощетинившуюся горлышками бутылок, как пиратский корабль пушками, к ней неслась Лена Сиваева, однокурсница и подруга. Хотя таких подруг, как Маргарита, у красавицы Лены была целая толпа.

Маргарита натянуто улыбнулась.

Хорошо, что она надела шубку, и сейчас выглядит не беднее Лены, хоть и далеко не так элегантно. Ну что тут поделать, не всем дано… Ладно, главное, сейчас придумать, как не дать вовлечь себя в тайфун сплетен.

Оттолкнув свою тележку, Лена крепко обняла Маргариту и расцеловала.