Мария Воронова - У тебя есть я

Зиганшин сидел в кабинете мрачный и искал на чем бы сосредоточиться, чтобы не думать о Фриде. Никак у них не получалось помириться по-настоящему!

Он извинялся, заказал лучшую стиральную машину и посудомойку из тех, что мог себе позволить, но ничего не помогло. Фрида держалась с ним спокойно, но холодно, и в конце концов он сам вспылил, наорал, что если ей что-то мерещится, то это ее личные проблемы, а он не обязан постоянно разгонять чужие галлюцинации. И в конце концов, он дома имеет право быть самим собой, а не ходить все время вывернутым наизнанку, лишь бы только Фридочка ничего плохого не подумала. Жена ответила, что разрешает ему быть любой сволочью, как только его душеньке будет угодно, и взамен просит одно – чтобы он оставил ее в покое.

Зиганшин оставил и чувствовал себя очень плохо. Они ссорились и раньше, но после этой размолвки между ними будто появилось что-то страшное, холодное и чужое, и Зиганшин знал, что просто помириться теперь будет недостаточно. Прежде они должны будут вместе посмотреть в глаза этому чужому и уничтожить его, иначе оно затаится и потихоньку будет расти, пока не окрепнет и не сожрет их обоих.

«Неужели она не понимает, что я хотел одного своего ребенка, а получил троих чужих? – думал Зиганшин с горечью и обидой. – У нее материнский инстинкт, соски-пеленки, все это на уровне биологии. А мне что делать? У меня таких гормонов нету, чтобы скорбь моя заглохла. Не производит их мой мозг или что там ответственно за всю эту лабуду. Она уже всерьез думает, будто сама родила близнецов, а мой сын – для нее его будто бы и не было. Когда его достали, она была в наркозе, и хоронил я его один. Вот она и несет всякую чушь – когда земля осядет. Так гробик был крошечный, меньше колыбельки, земля давно над ним осела… Но она ничего этого не видела, потому что была на грани жизни и смерти. Конечно, ей удалось себя убедить, что это она близнецов выносила, а не нашего с нею ребенка. Здоровый мозг защищается от горя, и слава богу!»

Макс Голлербах, мощный специалист в области психиатрии, когда-то говорил ему, что у молодых матерей блокируется негативная информация, чтобы они могли сосредоточиться на ребенке. Биологический механизм, обеспечивающий потомству выживание. Хорошо, если так, но у него-то этого механизма нет! Только всем плевать. Никто в семье и не подумал, что он тоже страдает.

Сначала пришлось держаться из-за Фридиной болезни, потом появились эти дети… Не дали ему распуститься и погоревать. Но разве сказали спасибо, что он удержал семью, когда все готово было рухнуть? Черта с два! Опять упреки, видите ли, он не так весел, как Фриде теперь хотелось бы!

Ей теперь не нравится, что он грустит! «Ты мне мстишь, что у тебя полные штаны генетического материала, а я не могу его воспринять!» – в сердцах выкрикнула Фрида. Он ответил, что мысль о бесплодности жены – единственное, что как-то скрашивает его существование, потому что если вдруг в доме появится еще один ребенок, он пойдет и застрелится.

После этих слов супруги не разговаривали, и Зиганшин не знал, как все исправить, а главное, как перестать злиться на Фриду.

Вдруг эти горькие мысли перебил звонок Анжелики Станиславовны. Зиганшин поморщился, но трубку все-таки взял.

– Привет, дорогой! Я что звоню… Ты берега-то видь, родимый!

Зиганшин нажал на отбой. Через секунду ожил городской телефон.

– Слушай, тут что-то связь барахлит, разъединилось…

– Не «лось», а «лся».

– Что? Какой лось?

– Анжелика Станиславовна, меня зовут Мстислав Юрьевич. Если трудно выговорить, то товарищ подполковник. Когда мне в служебное время тыкают и говорят «родимый», я считаю, что люди ошиблись номером. Или дверью.

– А, да?

– Да, Анжелика Станиславовна.

– Ну не знаю, я привыкла, чтоб по-простому…

– Деловой этикет – это довольно просто.

– Ну ладно, товарищ подполковник, Мстислав Юрьевич, что ты себе позволяешь, родной? То есть позволяете!

Она сделала эффектную паузу, видно ждала, что собеседник вскипит или начнет оправдываться, но Зиганшин молчал.

– Что это за партизанщина? Опера роют, а я знать не знаю. Разве так делают, род… товарищ подполковник?

– Вы хотели, чтобы я вник. Я вник.

– Ну так со мной надо было обсудить, родной ты мой! То есть вы! Вы-вы-вы!

Зиганшин засмеялся. Упрек был не совсем несправедлив.

– Хорошо, Анжелика Станиславовна, буду помнить, что вы лицо процессуально самостоятельное.

– Ну то-то! Слушай, а может, пересечемся? Потрещим? Обменяемся информацией да и наметим стратегию? А? Так-то оно веселее пойдет! Знаешь что, давай-ка ты ко мне прямо сегодня в гости приходи! Ой, прости, приходите! Вы, Мстислав Юрьевич, товарищ подполковник, приходите в гости!

– Не могу, Анжелика Станиславовна. Спасибо, но я человек семейный.

– Ну так с семьей и приходи! Познакомимся как раз, дело-то у нас, чай, не последнее!

Зиганшин сдержанно проинформировал настырную даму, что обременен семьей с маленькими детьми, и поэтому служебными вопросами занимается исключительно в служебное время. Он дал расследованию новый толчок, а дальше Анжелика Станиславовна пусть сама глобалит.

– Обидно как! Ты вроде парень башковитый, да и вообще я считаю, что коллеги должны дружить семьями. Это великая сила. Что, неужели один жалкий вечерок не выкроишь?

– Боюсь, что нет. Дети совсем еще маленькие. Давайте мы по мере накопления информации встретимся или у меня в кабинете, или у вас, и спокойно все обсудим.

– Не азартный ты человек, – вздохнула собеседница, – ну, может, все-таки соберетесь вместе с супругой. В выходные, например.

Зиганшин сдержанно попрощался, но упрек задел его, поэтому пришлось вызвать Васю Шаларя и спросить, как там продвигаются поиски таинственного наследника.

Вася сказал, что пока никак. Мать Дымшица не усыновляла детей мужа, потому что к моменту ее вступления в брак пасынки были уже совершеннолетние. Сейчас один живет в Новосибирске и является вполне состоятельным человеком, а другой так вообще депутат. Троюродного брата Рогачева сейчас проверяют омские оперативники, но там тоже, похоже, глухо. Приличный человек, работает невропатологом, жена – медсестра. Есть двое детей, но они еще слишком маленькие, чтобы в чем-то их подозревать.

Небольшие сложности возникли с поисками отца Оксаны Максимовны. Выяснилось, что в советское время он сделал неплохую карьеру, дорос до директора домостроительного комбината. Потом началась перестройка, приватизация, отец самозабвенно включился в эти игры и какое-то время рулил крупным бизнесом, но потерял осторожность, и все рухнуло.

Глава семьи вроде бы не умер, но бесследно пропал, и оставалось только гадать – то ли убит конкурентами и закопан где-нибудь в лесу, как было заведено в те непростые годы, то ли добровольно исчез, чтобы защитить жену и дочь. В общем, судьба его была не так важна, потому что никаких детей, кроме Оксаны, за ним не числилось.