Булат Ханов - Непостоянные величины [СИ]

Учителя, осведомленные о пожарной тревоге, появлялись с классами из главного и запасных выходов и вели детей на спортивную площадку, в точку сбора. Всякий педагог будто стремился явить образчик дисциплины и надежности. Хмурый Максим Максимыч на фоне гогочущих пятиклашек, змейкой следовавших за ним, смотрелся еще огромнее и апатичнее. Андрюха в солнцеотражающих очках нес в каждой руке по красному огнетушителю. Марат Тулпарович в окружении завучей настраивал микрофон. Еще одна навязанная форма единения для отчетности.

— А вы служили в армии? — спросил Шавалиев.

— Спецназ, — буднично произнес Роман.

— Ого! — мальчики подобрались ближе.

— Вообще-то мне не положено об этом рассказывать, — сказал Роман. — Я агент под прикрытием. В школе обнаружился американский диверсант, начальник разведки поручил мне его вычислить. Каждый день прилетаю сюда на вертолете из Москвы. Дело государственной важности.

— Мы знаем, кто диверсант, — сказал Эткинд и ткнул пальцем в тщедушного паренька, державшегося в сторонке. — Это Ильназ!

— Это не я! — обиженно вскрикнул Ильназ Хаирзянов.

С нездоровым желтым цветом лица и тоненьким голоском, с неровно подстриженными висками и спрятанными в карманах руками, он меньше всего казался неприступным.

— Точно, Ильназ! — воскликнули остальные. — Сдавайся, агент, тебя раскололи!

Намечавшуюся перебранку прервали треск микрофона и директорское «раз, раз». Все приготовились слушать речь об успешной эвакуации.

Боевое крещение

Роман изобрел многообещающий способ бороться с опозданиями. Явившегося после звонка ученика он останавливал на пороге и заставлял прочитать стихотворение или спеть песню — на выбор. Система имела свои упущения. Заторможенный Халитов, судя по виду закоренелый троечник, признался, что ни песен, ни стихов не помнит, и без пререканий согласился на альтернативу — десять отжиманий от пола. Возник вопрос о девочках, которым отжиматься не предложишь. Тогда Роман для себя решил, что у тех из опоздавших, кто предпочтет скрыть вокально-декламаторские таланты, домашнее задание будет проверяться в первую очередь. И никаких исключений.

Не обошлось без конфликтов. Мурашов из 8 «Б», брюнет с рыбьими глазами, с тонкими, почти бесцветными губами, заявился на урок в момент, когда Роман записывал на доске правило, параллельно его комментируя. Мурашов бросил на ходу «здрасьте» и направился к парте.

— Здравствуй, Егор. Вернись, пожалуйста, к двери.

Мурашов нехотя повиновался.

— Можно войти? — пробурчал он.

— У нас новое правило, — сказал Роман, сохраняя благожелательный тон. — С того, кто опаздывает хотя бы на минуту, стихотворение или песня. Любой куплет или припев.

Мурашов стоял с угрюмым выражением на лице.

— Я не знаю, — сказал он.

— Не беда. Тогда с тебя десять отжиманий.

— У нас не физкультура.

— У нас принято приходить вовремя.

— Не буду я ничего делать. Вы не имеете права меня заставлять.

По рядам зашептались. Взгляды Романа и Мурашова пересеклись. Ученик не боялся, смотрел с вызовом. Дело было не столько в смелости, сколько в наглости, которую до поры обуздывали предписания: возрастные, социальные, в меньшей степени этические.

— Игорь, ты отнял у всех нас время, — сказал Роман. — Я мог бы задержать класс на три минуты после звонка, но много людей не должны страдать из-за одного безответственного. Сдавай тетрадь и садись. Еще поговорим.

Домашняя работа в тетради отсутствовала. Неряшливая классная обрывалась предложением с незавершенным синтаксическим разбором.

— Где десятое упражнение?

— У нас гости были.

— Два. В журнал.

Мурашов начал возмущаться, но Роман в перепалку не вступил.

Под конец рабочего дня он успел забыть о конфликте. Тем неожиданнее оказался визит матери Мурашова. Как и сын, она не считала нужным стучаться. Она коршуном нависла над Романом. Пепельная краска не шла кудрявым волосам незваной гостьи, от нее раздавался приятный и вместе с тем резкий запах духов.

— Не хотите извиниться? — вместо приветствия поинтересовалась она.

Роман растерялся лишь в первую секунду. Прежде чем заговорить, он заученно набрал полные легкие воздуха.

— Меня зовут Роман Павлович, и я не уверен, что вы обратились по адресу. Если я могу чем-то помочь…

— Сколько вам лет?

Бесцеремонность вошедшей не вывела Романа из себя.

— Присядьте, пожалуйста. Я решительно ничего не понимаю.

Приглашение сесть гостья проигнорировала. Она критическим взором обвела все вокруг, на миг задержав глаза на портретах классиков.

— Как вы смеете унижать моего сына перед классом? Заставлять петь, отжиматься?

— Ваш сын — Егор? — догадался Роман.

И как он сразу не обнаружил сходства? Те же скользкие рыбьи глаза, та же линия губ, та же манера едва разжимать рот при разговоре.

— Какое право вы имеете мстить, ставя двойки? Разве такое поведение достойно учителя? У вас педагогическое образование вообще есть?

— Я никого не заставляю. — Роман старался сохранять спокойствие. — Я не думаю, что прочесть стихотворение перед классом — это унизительно. И двойку я поставил за отсутствие домашней работы, а не из мести. Повторюсь, ни о чем постыдном я не прошу. Быть может, вы полагаете, что это верх порядочности — врываться в кабинет, взывать к совести и всячески грубить. Я иного мнения.

Пожалуй, многословно и слишком много оправданий.

— Мой сын звонит мне, расстроенный, говорит, что вы на него накричали, обозвали! Егор мне никогда не врет! Как думаете, улучшится у него отношение к русскому языку?

Роман с трудом удержался от встречного вопроса, улучшится ли у русского языка отношение к Егору.

— Как я его обозвал?

— Это вы мне скажите.

— Пообщайтесь с классом. Дети подтвердят, что никто на вашего сына не кричал и никто не обзывал. А школьный устав существует для всех, и про опоздания там написано.

— Вы какой вуз закончили? Покажите диплом.

— Московский университет. Филологический факультет. Копия диплома лежит у директора. Если будут детальные возражения, всегда готов выслушать. А теперь прошу извинить, у нас совещание.

Роман закрыл ноутбук и поднялся из-за стола.

— Я вас научу уважать права детей, — остервенело произнесла Мурашова. — Я все разузнаю о вас. По судам затаскаю.

— Составляйте петицию. Обращайтесь в Страсбург. Всего доброго.

Внутри все клокотало. Роман будто отстоял честь русского языка и литературы на глазах у классиков на портретах — сплошь дуэлянтов, картежников, заядлых спорщиков.

В кабинете ОБЖ, где проводились совещания, ничего не изменилось, разве что манекена в противогазе повысили. Вместо сержантских лычек на его погонах красовались лейтенантские звездочки. Роман снова сел за парту с классным руководителем 6 «А», татаркой, имени которой не запомнил. Она справилась относительно своих подопечных и отдельно — насчет Эткинда, который за неполную неделю вывел из себя двух учителей: по физкультуре и по химии. Роман заверил, что все отлично.