Булат Ханов - Непостоянные величины [СИ]

Поурочный план рекомендовал вступить в учебный год с отвлеченной беседы. Здравствуйте, дети. Шестой класс — это важный этап в жизни каждого ученика. Еще шестой класс можно назвать экватором. Кто знает, что такое экватор? Все желали понравиться и наперебой тянули руку. Особенно упорствовал горластый хитроглазый брюнет, предпочитавший сидеть один. Не без гордости он сообщил, что его имя Ашер Эткинд. Именно его советовала остерегаться Ирина Ивановна.

Компактный одиннадцатый класс насчитывал всего десять учеников, каждый в милицейской форме болотного цвета. Две девочки, восемь парней. Парни, Митрохин и Аюпов, будто условившись держаться вместе, разместились за одной партой. Пусть и не так бойко, как шестиклашки, 11 «А» выразил готовность сотрудничать. Роман сразу дал понять, что легко не будет, загрузив старшеклассников лекцией по русскому модернизму, помянув и крах позитивистских установок, и Ницше с его шизофренией и богоборчеством, и экстравагантного Верлена, который, не рассчитав с абсентом, с топором бегал за женой по дому. Лица учеников выражали заинтересованное недоумение.

Пестрый 8 «Б», которому поставили сдвоенный урок, поначалу оглушил. Никто не дерзил и не зарывался — ученики элементарно не могли наговориться между собой. Даже во время словарного диктанта. Роман то и дело гасил очаги возгорания, увещевая нерадивых болтунов обратить внимание на доску. На второй урок часть класса явилась после звонка. Группа опоздавших, остановленная учителем, топталась на пороге с недоеденными пирожками.

— Вот кто у нас самый безответственный. — Роман нахмурился. — Фамилии?

Нарушители назвались.

— Мусатов, читал Бахтина? «Слово в романе», книга такая. Между прочим, на лето задавали. А ты, Идрисов, Бахтина читал?

Дозволив пришибленным восьмиклассникам сесть, Роман завязал разговор о летнем чтении уже со всеми. Обсуждение ожидаемо вышло кратким. Кто-то осилил «Капитанскую дочку», кто-то «Шинель», кто-то нашел дома на полке «Мартина Идена» и необязательную книгу одолел. Один мальчик, по всей видимости, еще не научившийся лгать взрослым и незнакомцам, якобы нашел в деревне интересную книгу, запамятовав при этом и ее название, и фамилию писателя.

— В литературных произведениях этого года мы не раз встретимся с историческими деятелями — Иваном Грозным, Петром Первым, Емельяном Пугачевым, — сказал Роман. — Надеюсь, эти фамилии вы хотя бы слышали. Например, что вы знаете о Петре Первом? Чем он знаменит?

— Бороды заставил брить! — гаркнул со второй парты низкорослый веснушчатый мальчуган.

— Царь это, — последовал неуверенный ответ с задних рядов.

— Почти угадали. Император. В каком веке он правил?

— В двадцатом…

На перемене, предшествовавшей заключительному уроку, Роман понял, что с 8 «А» нужно держать ухо востро. Создалось ощущение, что сюда сослали всех отщепенцев, не уместившихся в 8 «Б», и для баланса разбавили агрессивную компанию несколькими приличными ребятами. К несчастью последних. Два малолетних бандита с наглыми лицами, один в розовой рубашке, другой в голубой, до вмешательства Романа перекидывались пеналом тощего паренька, который подпрыгивал чуть ли не до потолка, чтобы перехватить пенал в воздухе. Самого учителя, нарочито увлеченного ноутбуком, обступили ухмыляющиеся школьницы в коротких юбках.

— А вы добрый?

Крашеная блондинка с распущенными волосами не сводила с Романа бесстыжих глаз.

Любой прямой ответ равнялся поражению в микродуэли. Да, добрый. Нет, злой, детей ем на завтрак. Чудовищно неубедительно.

— Всему свое время, — не сразу отреагировал Роман, мысленно давая себе клятву в ближайшие сорок пять минут быть ироничным, насколько это возможно.

Ученицы не нашлись, как продолжить разговор. Иногда лучше ляпнуть загадочную чушь.

После звонка на урок 8 «А» начал торговаться. Доверенным представителем выступила Хафизова, староста, полная девушка с командирскими нотками в голосе.

— Раньше у нас историк был. Мы не болтали, а он ставил четверки.

— Вы советуете мне следовать его примеру?

— Да! Ставьте нам хорошие отметки, мы тоже тихо сидеть будем.

Великодушие делающих первые шаги гангстеров умиляло. В обмен на никчемный товар — четвертные оценки — эти мастера сделок предлагали безусловную драгоценность — спокойствие учителя.

— А где сейчас этот историк? — поинтересовался Роман.

— Уволился! — объявил хулиган в голубой футболке. — У нас часто учителя увольняются. По истории уже четыре сменилось.

— С пятого по седьмой класс?

— С пятого по седьмой. Мы такие! — улыбался парнишка, как перевыполнивший норму трудяга.

Учебник он вытащил, чистую тетрадь — нет.

— Гордость переполняет, а, рядовой?

— Чего?

— Уволившиеся учителя — типа достижение?

— Типа да.

— Тоже мне, достижение. Если б ты собрал рекордный урожай зерна, тогда да.

Впрочем, какой урожай? Роман был готов биться об заклад, что наглец не отличит пшеничный колос от ржаного.

От обсуждения прочитанных летом книг передовые люди 8 «А» манерно воротили нос. Само предположение, будто они читают книги, вызывало у заводил класса усмешку. Глядя на них, те, кто поприличнее, также избегали открытой беседы. Особняком держался одинокий толстяк, размером с приличный шкаф, в белой сорочке навыпуск. Богатырь меланхолично глядел в окно, отрешившись от происходящего. Поурочный план трещал по швам. Сознание Романа заполонял страх.

Он обязан проявить цепкость на первом занятии. Обязан защитить тех, кто готов учиться и не валять дурака. Иначе в дальнейшем отношения не построить, будь ты хоть первоклассный психолог…

— А сколько вам лет? — осведомилась юная особа с квадратным лицом, расположившаяся рядом с любопытной блондинкой.

— Пятьсот восемьдесят! — заорал Роман. — Открываем страницу номер три. По цепочке читаем по одному предложению! Спросить могу любого! Кто не следит — двойка в журнал!

И этих Ирина Ивановна отрекомендовала как «неугомонных товарищей». Еще чуть-чуть, и Роман выкинул бы парочку отборных негодяев в окно. Для острастки.

Пришибленного Романа, мрачно потягивающего минеральную воду, обнаружила в кабинете классный руководитель 8 «А» Энже Ахатовна. Молодой специалист так устал, что не нашел в себе сил во всех готических красках обрисовать ее вампироподобных подопечных. Энже Ахатовна, сочувственно кивая, обещала завтра же утром разобраться.

Вернувшиеся из школьных лагерей, выдернутые из подъездов, оторванные от компьютеров, школьники источали энергию и не намеревались направить ее на созидание. Суровые дети, которые по неведению разбивают в пух и прах идеалистические учебники по педагогике, предписывающие не травмировать нежную детскую психику. Не знаете истории — будет вам история. Будет вам травматический дискурс. Не хотите жить по анархии, по Бакунину, — придется терпеть фашистскую диктатуру и просвещенный абсолютизм. Или непросвещенный. Как получится.