Булат Ханов - Непостоянные величины [СИ]

Прозвучало грубо. Собеседник Романа по-ребячески насупился и, не убирая кружку на стол, втянул из нее мутно-коричневую жижу.

— А как насчет виски? — Роман постарался не заметить, как раздражен Максим Максимыч.

— Запутанно, — неохотно откликнулся тот. — Шотландцев пробовал, американцев. Красного «Джонни Уокера» и «Джек Дэниэлза». С ирландцами не знаком.

— Давайте я угощу вас ирландским? — предложил Роман. — Скажем, на Новый год?

— Принимается. Учти, память у меня долгая. «Бородино» наизусть знаю.

И англичанин принялся рассуждать о литературе:

— Мне классический Максим Максимыч, по-честному, не нравится. Не спорю, мужик он крепкий, твердый. Добросердечный при этом, что редкое сочетание. Гармония, какой говнистый Печорин никогда не достиг бы.

— Кроме того, Максим Максимыч не циник и не боится им стать, — сказал Роман.

— Кто такой циник? В твоем понимании? — Англичанин подался вперед, не донеся до рта кружку.

С ответом на этот вопрос Роман определился давно.

— Тот, кто делает вид, что верит в какие-то ценности и побуждает верить в них других людей. Печорин, к примеру. А доктор Вернер не циник, потому что не притворяется, будто верит в ценности. Он скептик.

— Ловко. Тогда школа — обитель цинизма. И цинизм прописан в трудовом договоре. В твоем, кстати, тоже.

— Чем вам все-таки досадил Максим Максимыч?

— Недалекий он. Туповатый, если напрямую. Я не о том, что университетов не кончал и в искусстве не разбирается, что не до метафизических прений ему. Это второстепенное.

— Тогда что?

— Чуткости не хватает ему. Эмпатии, говоря на нашем педагогическом языке. Хотя в разведку с Максим Максимычем самое то ходить.

Принесли сырный крем-суп и драники «по-новому» с тонкой поджаристой корочкой, приукрашенные тремя стебельками петрушки. Англичанин прибавил к своему заказу два нефильтрованных по ноль-пять, для вящей убедительности щелкнув пальцами, и отправился на улицу курить.

Свежий воздух не согнал хмель с лица Максима Максимыча.

Дальше он нес совершеннейшую чушь, рифмовал Емелю с земелей и прогнозировал взлет курса доллара до восьмидесяти. Вылазки с сигаретой на улицу чередовались с походами в сортир. Количество кружек пива Максим Максимыч довел до шести. Он, насколько мог судить Роман, принадлежал к числу тех, в ком алкоголь пробуждал философские наклонности. Такие готовы подогнать базу под самые сумасбродные догадки.

— Хороший писатель схватывает дух эпохи, а гениальный… Гениальный указывает место своего времени среди прочих времен. Отыскивает вечное в текущем. Как бы ты охарактеризовал нашу эпоху, Палыч? Двумя словами? Только двумя?

В обобщениях Максим Максимыч добрался до космического размаха. Оставалось лишь гадать, какие рамки он разумеет под «нашей эпохой».

— Боюсь, что никак. Я не писатель и…

— Нервное безвременье, — обронил Максим Максимыч. — Мы укоренены в нервном безвременье. У нас нет языка, в который упаковать иллюзорную реальность вокруг. Нет прибора, чтобы прозондировать зыбкую почву. Нас разложили на элементарные частицы и распределили по соционическим типам, а истина снова укрылась от нас. Нас любили и вышвырнули.

— С вами все в порядке, Максим Максимыч?

Пьяный англичанин в недоумении уставился на Романа. Что-то обиженно-ребяческое проскользнуло в глазах Максима Максимыча, нижняя губа чуть подалась вперед.

— Счет, пожалуйста, — тихо сказал он ближайшей официантке.

В счете, доставленном через пару минут, значилось восемь кружек нефильтрованного вместо шести. Официантка с собранными в пучок с каштановыми волосами, обслуживавшая Максима Максимыча и Романа, состроила глупое лицо, когда англичанин заявил, что платить не собирается.

— Вам калькулятор принести, что ли? — возмутился он. — Может, мне еще стейк из семги приплюсуете?

— Успокойтесь, пожалуйста, — твердила официантка.

На подмогу к ней явилась администратор, низенькая девушка с крепкой грудью и широкими бедрами, представившаяся Камиллой. Ее фальшивая улыбка оповещала, что она намерена соблюдать приличия.

— Разное случается, — сказала она, взяв переговоры на себя. — Выпили, увлеклись, сбились со счета. Это нормально, никто вас не винит.

— Вы спятили, мои дорогие? По-вашему, я такой забывчивый?

— Не грубите, это некрасиво. Заплатите, пожалуйста.

— Мой друг прав… — пытался вмешаться Роман, его не слушали.

— Заплатите по чеку.

Максим Максимыч не нашелся, как отреагировать на любезный до наглости тон. Поникший англичанин захлопал себя по карманам рубашки цвета электрик, словно там хранилась записная книжка с расходами.

— Мой друг прав, — снова произнес Роман. — Я считал. Он заказал шесть кружек. Вы ошиблись.

— Это исключено. Мы строго следим за обслуживанием.

— Разное случается, вы сами говорили.

— Вы прекрасно понимаете, что я имела в виду.

Невероятно, но Камилла умудрялась все так же улыбаться, будто законы маркетинга она осваивала параллельно с даосскими методиками.

— Покажите, пожалуйста, запись с камеры, которая подтверждает ваши слова, — попросил Роман учтиво. — Обещаю, мы с радостью все оплатим и принесем искренние извинения. В противном случае переправьте цифру «восемь» в чеке на «шесть».

Камилла кивнула и отлучилась за записью. Официантка погрузила посуду на поднос и тоже отчалила. Кислый Максим Максимыч вертел в дрожащих пальцах незажженную сигарету. Вскоре администратор вернулась и с огорчением призналась, что в системе видеонаблюдения произошел сбой, требующий починки. Англичанин, огрызнувшись насчет ста тысяч чаевых, с демонстративной брезгливостью отсчитал деньги.

— Будьте внимательнее в следующий раз, — сказала Камилла напоследок.

— Как дай вам Бог любимой быть другим.

На улице Роман протянул Максиму Максимычу двести рублей — за драники и светлое пиво.

— Я пригласил — я угощаю. Правила этикета, — сказал Максим Максимыч и властным жестом отмел все возражения. Ты где остановился в Казани?

— На Красной Позиции, — сказал Роман.

Во рту у него пересохло. Хотелось есть.

— И я в ту сторону. К брату поеду.

— Вам бы домой, Максим Максимыч…

— Отставить.

Они пересекли дорогу на светофор и добрались до остановки. Максим Максимыч, как утомленный путник, расселся на железной скамейке и с наслаждением вытянул ноги.

— Красиво их уделал, обязательно брату расскажу, — произнес он. — Чтоб ты и с учениками так справлялся. Чую, ты непрост.

— Давайте я вам такси вызову, — предложил Роман.

— Еще чего. Мне всего остановок пять. Слушай, а справедливо, что русский мужик Мартынов завалил Лермонтова, верно? Это как если бы Максим Максимыч пристрелил Печорина, взбешенный его выходками. По всем канонам дуэльного кодекса. А вон и мой автобус.