Жан-Поль Дидьелоран - Вся оставшаяся жизнь

Амбруаз спал плохо. Возбуждение Бет оказалось весьма заразительным, и вздремнуть ему удалось только под утро, прямо перед тем, как бабушкины допотопные стенные часы ровно в половине седьмого перебудили весь дом, затрезвонив во все свои колокольчики. Даже холодный душ, под который он заставил себя встать, не вполне вывел его из коматозного состояния. Окончательно разбудил его только багаж Бет: большой палец его левой ноги с размаху налетел на громоздкий железный чемодан, стоящий посреди коридора. Выпустив целый залп проклятий, он дохромал до кухни.

– Это еще что такое? – простонал Амбруаз, изо всех сил растирая пострадавшую ногу.

– Старый походный сундук твоего покойного дедушки.

– А поменьше не нашлось? Мы же не в круиз по Нилу собрались.

– Ничего нет лучше, если надо сложить одежду. По крайней мере, мои платья и пальто в поездках не мнутся. Тяжеловат, не спорю, но в картонке никакой надежности, – заметила Бет. – И вообще, мы, может, и не в круиз по Нилу едем, но в Швейцарии в это время не поймешь, как одеваться. Тепло там? Или холодно? Там все нейтральное, даже времена года.

Довольная собственным определением швейцарского климата, Бет открыла дверцу пышущей жаром духовки и вытащила десятка два маленьких куинь-аманов с золотистой корочкой. И немедленно поставила печься второй противень. По всей квартире разнесся запах горячего масла. Амбруаз нехотя сжевал три пирожка. Кот, греясь на подоконнике в первых лучах солнца, был целиком поглощен умыванием. Накануне молодой человек, собравшись с духом, ходил к Одиль Лакусс. Та чуть не грохнулась в обморок, увидев на пороге любовь своей жизни во плоти. Не входить, только не входить, твердил себе Амбруаз, нажимая кнопку звонка. Добрый вечер, Одиль, вы не могли бы взять кота на несколько дней? Могли бы? Спасибо, до свидания – и все. Но покуда приказ ни в коем случае не ступать на минное поле вертелся у него в голове, Свежесть-плюс-вкус уже схватила его за руку и втянула в свое логово. Чаю? Кофе? Пива? Шампанского? Садитесь, пожалуйста. Не садиться, только не садиться. Кофе, спасибо. С сахаром, без сахара? Нет, без сахара, пробормотал он. Самка богомола, у нее глаза самки богомола, подумал он, садясь на диван в гостиной. Давай говори, говори быстрей, старик, пока она тебя не сожрала.

– Рано осень пришла в этом году, вы не находите? Я видел, на улице Серпентин что-то копают. Канализацию, наверно. Или кабель прокладывают. Они сейчас повсюду оптоволокно тянут.

Несколько минут Амбруаз болтал о какой-то ерунде, прятался за стеной бессвязных слов. Куда там Бет запропастилась? Они же договорились, что если он через десять минут не вернется, она под каким-нибудь предлогом придет его спасать. Звонок ворвался в его логорею как раз в тот момент, когда она начинала иссякать.

– Добрый вечер, Одиль. Амбруаз, можешь подойти, тебе месье Бурден звонит, – без тени смущения соврала бабушка.

Он извинился перед старой девой и откланялся.

– Ну что, договорился про кота? – спросила Бет, пока они поднимались по лестнице.

Амбруаз, чертыхнувшись, хлопнул себя по лбу. Елки зеленые, кот! В панике он совершенно забыл, зачем пришел к Одиль Лакусс. В итоге Бет сама попросила консьержку. Мысль, что за неимением хозяина можно целых пять дней гладить кота Амбруаза Ларнье, так воодушевила влюбленную, что она, даже не дав Бет договорить, с восторгом согласилась.

Дожевав последний пирожок, Амбруаз отправился к раковине мыть инструменты. Потом застегнул чемоданчик, натянул пиджак и отправился в гараж за катафалком.

– Вернусь через полчаса, будь готова. Мы с месье Дински договорились выехать ровно в десять. Не забыть бы перед отъездом оставить Свежести-плюс-вкусу лоток и сухой корм.

– Еще кота хорошо бы не забыть, – ласково поддела его Бет.

“Мерседес-вито” ждал Амбруаза на парковке фирмы. Забрав в конторе ключи и переложив все необходимое для танатопрактики из своего автомобильчика в катафалк, он пустился в обратный путь. Ему хватило нескольких минут, чтобы вполне освоиться с новой машиной. Бет поджидала внука у подъезда. Одетая в черное с ног до головы, она бы как две капли воды походила на убитую горем вдову, если бы не корзинка с куинь-аманами в руках. Амбруаз весь взмок, пока убеждал ее убрать с лица вуаль и снять черные перчатки.

– У нас все-таки траур или у нас не траур, интересно знать, – ворчала Бет, убирая сеточку вуали и кружевные перчатки в сумку.

– Мы сопровождаем родственников, мы не родственники, – ласково объяснил Амбруаз, подчеркнув слово “сопровождаем”, и пошел за походным сундуком.

Потом они еще раз поднялись в квартиру за котярой, лотком с наполнителем и сухим кормом. Одиль Лакусс, раскрашенная как автомобиль в угоне, ждала их на лестничной клетке, сверкая всеми маячками.

– Иди скорей к Одиль, мой зайчик, – просюсюкала она, вырывая кота из рук Амбруаза. – Мамочка о тебе позаботится, вот увидишь. Будем жить вдвоем в любви и согласии, – добавила она, тщетно пытаясь поймать подведенными глазами бегающий взгляд молодого человека.

– Я ему испекла фар, – перебила ее Бет. – Вот, кладу вам сюда, на буфет. Только не давайте все сразу, – добавила она, – а то потом неделю отходить будет.

По дороге к Самюэлю Дински Бет не могла скрыть беспокойства:

– Надеюсь, все будет хорошо. Она назвала его зайчиком, слышал?

– Между нами говоря, его это, похоже, не смутило. Ты, случайно, не ревнуешь?

– С чего это я ревную? Не люблю кошек, я же говорила.

– А вдруг она права. Может, он действительно заяц, вон хвост какой короткий. Надо бы попробовать дать ему морковки, когда вернемся.

– О господи, какой же ты балбес. Ладно, а этот месье Дински, он как?

– Выглядит немногим лучше своего покойного брата-близнеца, но чудесный, вот увидишь. А его “Шварцвальд” не хуже твоего куинь-амана.

– А он мне позволит сидеть впереди, как ты думаешь? Меня в машине укачивает.

– Как ты могла заметить, впереди три сиденья. Заднее, рядом с катафалком – для четвертого носильщика на похоронах.

Ворота были открыты. Амбруаз поставил машину во дворе у беседки и попросил Бет подождать внутри. Самюэль Дински, вышедший ему навстречу, был на вид еще слабее, чем тот, с которым он виделся неделю назад. Костюм болтался на старике, как на вешалке, и казался вдвое шире, чем надо. Редкие пряди седых волос тщательно уложены на черепе. Щеку украшал шматок пены для бритья. Амбруаз не осмелился сказать ему об этом. Подхватил его багаж, матерчатый чемодан с кожаной отделкой, и поразился, какой он легкий. Самюэль Дински окинул долгим взглядом гостиную, из которой вышел, потом еще раз обошел все комнаты, проверяя, закрыты ли окна и выключен ли свет. Запер дверь и положил ключ под горшок с геранью, красовавшийся у входа. Спускаясь по ступенькам крыльца, поморщился, ему пришлось ухватиться за руку Амбруаза. От дневного света головная боль резко усилилась. Солнечные лучи раскаленными добела иглами вонзались в сетчатку. Он в последний раз, щурясь, обернулся на дом, в котором провел большую часть жизни. Бет сдвинулась на среднее сиденье, и старик уселся рядом с ней.