Ержан Рашев - Человек на балконе

По подоконнику забарабанили капли дождя. А помнишь, как однажды ты чуть не подрался с актером Вениамином Смеховым? Да, да, с тем самым Атосом из «Трех мушкетеров». Американские девочки, которых я любил, визжали при виде его. «Он так похож на Аль Пачино!» — восклицали они. «Он вылитый Майкл Дуглас!». Я же про себя прозвал его Куильти — в честь набоковского персонажа, укравшего у Гумберта Лолиту, огонь, так сказать, его чресел. Нет, это была не ревность, и даже не дух соперничества, это была растерянность маленького человека перед большим и маститым зверем. А зверем он был маститым, с его поставленной театральной речью, воландовской походкой, вечной надменной ухмылкой, даже пузо иногда выглядело грациозным. Вениамин Борисович Смехов. Было ему шестьдесят шесть лет.

Я ненавидел его, но и восхищался им около трех месяцев. Он заявился в наш маленький вермонтский университетский городок вместе со своей женой, театральным критиком, читающей лекции по сценическому искусству. Крючковатый нос, зачесанные назад седые волосы, глаза как у уставшего от жизни филина. Я был совсем еще недорослем, но уже довольно развратным, и мне не нравилось, что он был развратнее меня. Женщины не сводили с него глаз. Подумаешь, стареющий актер. Из-под черной футболки, которую он никогда не снимал, уже висело выпуклой грушей существенное брюхо, руки его были дряблыми, но двигался он статно и энергично, женщины чувствовали, по их признанию, что он еще способен на хорошую такую, потную еблю. Ходил он важно по аллеям между фонарей. Стоял две тысячи шестой год.

Самое смешное, что у нашего профессора русской литературы и пушкиниста Сергея Сергеевича Давыдова, прямого потомка поэта-гусара Дениса Давыдова, в старой роще имелся черный пруд. Пруд находился в двух шагах от деревянной бани, которую Давыдов построил собственноручно по ветхим архивным чертежам якобы личной бани Александра Сергеевича. Так что в Америке есть пушкинская баня. Правда, ничего поэтичного в той бане не происходило, обычно это были попойки со студентками и песни «банной суки» под гитару. В тот роковой день Давыдов позвал меня выпить лечебной настойки и отведать свежесобранных грибов. В пруде иногда хотелось утопиться.

Я взял с собой нежную еврейку Элли. Грех мой и душу мою. Элли изучала театральное искусство, делала прекрасный минет с заглотом и вела свою жизнь в программе «Майкрософт Эксель». Именно в «Эксель» она записывала все свои приходы, расходы, встречи, все до последнего цента, чем вызывала у меня иногда непритворный смех. Элли-эксель называл я ее. У меня ушло довольно много времени на то, чтобы объяснить ей, что такое русская баня и почему люди в голом виде бьют там друг друга вениками, но в итоге она согласилась.

Мы проехали с ней через аристократичную осеннее-разноцветную рощу, прошли через аристократично изогнутую калитку, повстречали лающих черных аристократичных давыдовских собак и, наконец, вошли в его аристократичный трехэтажный дом. Через десять минут мы уже оказались в предбаннике пушкинского сооружения, где стены были увешаны старыми картинами с изображением голых или моющихся женщин и охотничьими ружьями.

— Эх, Серега, ты старый грибник и пердун!

Он сидел уже там, в киргизской шапке, пьяный и в белой простыне, как римский патриций. Смехов. Чертов Куильти. Подле него, также в простыне, в широкой улыбке сидела еще одна русская профессорша Татьяна Эдуардовна, а рядом, подбрасывая свежие дрова в искрящийся огонь, натапливал баню и также пьяно улыбался Сергей Сергеевич. Дьявол поднял руку с рюмкой перцовки, видимо, собираясь произнести тост в честь Эдуардовны, но тут же отвел свой захмелевший взгляд в нашу недобрую сторону. Дряблый его торс вызвал у меня отвращение, но в то же самое время я заметил, что Элли посмотрела на него как-то по-другому. И этот, блин, актер херов, тоже как-то нехорошо на нее посмотрел. В кино это называется «химия».

Как бы я ни пытался найти в нем изъяны, их не было. Он все говорил, рассказывал какие-то залихватские истории из жизни и о том, как сильно он любит свою жену. Лицо его от алкоголя налилось кровью и стало багровым. Сидящие вокруг хихикали. Совсем не Атос. «Ну и хуй с тобой! — подумал я после четвертой рюмки. — Пусть ты всем нравишься. Большое дело! Пусть вещает, ебена мать». Я пил и меня понесло на просторы моей собственной души. А вот Элли, похоже, все это было совсем не безразлично. Она нервно смеялась практически над каждым сказанным им словом, а затем вдруг томно пялилась на его отвратительно-обнаженное тело. Все вы, дамы и господа, знаете, как происходит сближение. Но этот момент всегда неуловим.

Пейзажи Вермонта, пейзажи земли. Когда стемнело, где-то посередине второй бутылки перцовки мы все отправились в парилку. Засидевшись там, и даже немного заснув, я не заметил, как исчезла Элли. Вместе с ней исчез и Смехов.

И тут, наверное, по законам жанра, я должен написать что-то о том, как я вскипел и разъяренно побежал сквозь осенний лес искать молоденькую изменницу, преступно отдающую свою темную щель краснолицему графу Де ля Фер. Но этого не произошло. Немного шатаясь от выпитого, я лишь вышел наружу и нырнул в черный холодный пруд. Вода как-то хорошо на меня подействовала. Думаю, я сразу же все понял в тот момент, когда мы сюда пришли. Как сказал бы Достоевский, в начале романа я увидел нож. Предчувствовал, так сказать, дурное. «Кой хуй меня понес в это общество поношенных аристократов? Да они хуже работников казахского акимата, старые жопы… Не хочу я играть в ваши игры», — так думал я и никак не иначе. Маялся в мыслях усатый дракон.

Через час она мне позвонила.

— Забери меня. Я у него.

Вот и все, что девочка-Эксель тихо, как бы стесняясь, произнесла. Бедолага моя, святая блядища Элли. Одевшись, я вдруг осознал, что очень сильно хочу ее увидеть — растоптанную, в помаде. Но когда, через некоторое время я стоял в ожидании возле дома Гриффит, где остановился Куильти, она вышла ко мне совсем не потрепанной, а какой-то жалкой, вся в слезах.

— Что случилось? — тревожно спросил я.

— Поехали. Поехали, — захлебываясь слезами, говорила она.

Рыдала она то ли от злости, то ли от обиды. Я обнимал ее и принюхивался. Тревожное оживление. Что-то там произошло странное, но мне, наверное, уже никогда не будет суждено это узнать. Со мной не произошла самая великая драка моей жизни. Через две недели семестр закончился и Куильти уехал вновь покорять Москву, а вместо него приехал старенький и совсем какой-то интеллигентный Александр Митта. Шлейф Смехова еще какое-то время витал в воздухе нашего маленького университетского городка. Девушки вспоминали его с обожанием. А я много думал над тем, что же произошло между ним и Элли, я придумывал для себя всякие сценарии, возможные и фантастические, изнуряя себя бессмысленными догадками, пока не наступила зима.