Ричард Руссо - Эмпайр Фоллз

Впрочем, Майлз подозревал, что молитвы его матери почти не имели отношения к отцу. Если она сколько-нибудь походила на Майлза, ее молитвы выбирали себе объекты произвольно, совсем как малышня, что гоняется за разноцветными мыльными пузырями, и если его мысли тянутся к Шарлин Гардинер, то не вспоминает ли мать давно сгинувшего Чарли Мэйна. Но это были лишь догадки. Грейс ни разу не произнесла имени этого человека с тех пор, как они вернулись с Мартас-Винъярда. А Майлз столь хорошо хранил материнский секрет, что порою забывал о доверенной ему тайне, и ему уже казалось, что он все это просто выдумал, и однажды по дороге домой с мессы — примерно два или три года спустя — Майлз спросил:

— Мама, а ты помнишь того человека, с которым мы познакомились на Мартас-Винъярде? Чарли Мэйна?

Он ждал, что мать удивится или притворится удивленной, как сам бы поступил, если бы его застали врасплох подобным вопросом. Но Грейс либо сама размышляла о том же, либо была готова к тому, что когда-нибудь он спросит.

— Нет, Майлз, не помню, — спокойно ответила она. — И ты тоже.

К своим обязанностям в доме миссис Уайтинг Грейс приступила поздней весной, через месяц после того, как ее работодательницу выписали из больницы, — к великому облегчению всего персонала, изрядно от нее уставшего. Немногим ранее миссис Уайтинг сделала пожертвование на закладку нового крыла, и все понимали, сколь важна для них эта пациентка, но существуй в стране подлинная демократия, персонал проголосовал бы единогласно за то, чтобы отвезти ее к реке, к вершине водопада, и снять с тормоза ее кресло-каталку.

Вместо того чтобы низвергнуть ее в пучину вод, они сбагрили миссис Уайтинг на руки Грейс Роби, и та каждое утро в начале седьмого, в дождь и солнце, пересекала Железный мост над шумной весенней рекой, направляясь на работу к двум калекам — пожизненной и временной. Между прочим, миссис Уайтинг была обязана сломанным бедром своей дочери, которая, пошатнувшись, испугалась и ухватилась за мать, случившуюся поблизости, и обе рухнули на пол. Синди, спасибо многолетним тренировкам, знала, как нужно падать, тогда как миссис Уайтинг, чье равновесие, физическое и эмоциональное, трудно было поколебать, — если она и падала, то только в детстве — раздробила себе бедро, по каковой причине пришлось отменить в последний момент поездку в Испанию, где она сняла виллу на месяц.

Что касается Синди Уайтинг, в ту пору пятнадцатилетней девочки, качнуло ее в тот раз, потому что операция по выправлению ее поврежденного таза, четвертая по счету, не привела к желаемому результату. Врачи обещали, что если она согласится на операцию, а затем пройдет интенсивный курс физиотерапии, ее способность удерживать равновесие улучшится и она будет меньше зависеть от ходунков. И хотя гарантий в данном случае быть не может, но, возможно, на весеннем балу в ознаменование окончания учебного года она сумеет выйти без посторонней помощи на танцпол, где ей не потребуется иной поддержки, кроме крепкой руки симпатичного парня. За этой морковкой, которой размахивали перед ее носом врачи, Синди Уайтинг последовала храбро, пусть пока всего лишь в операционную.

Лечение, позднее заключил главврач, не было ни успешным, ни провальным. Если обратиться к базовому медицинскому предписанию — «не навреди», — то оно исполнено: Синди Уайтинг хуже не стало. И даже — возможно, и не сразу — некоторое улучшение определенно наступит. Относительность этого успеха, продолжил главврач, коренится не столько в самой операции, сколько в поведении пациентки: он не ожидал, что она так легко опускает руки, и не понимал ее стойкого отвращения к физиотерапии. Персонал докладывал с самого начала, что ни уговоры, ни умасливания, ни подстегивания на Синди не действуют и никоим образом нельзя убедить ее в том, что операция пошла на пользу, а ее собственные усилия окажутся не напрасными. Мучениям в кабинете физиотерапевта Синди предпочитала другое времяпрепровождение — лежать в кровати, смотреть телевизор и принимать болеутоляющие. Когда расстроенный хирург попытался воодушевить девочку, напомнив, как она обрадовалась перспективе пойти на школьный бал, она ответила, что калек на танец не приглашают.

Категоричное нежелание Синди Уайтинг пройти курс терапии столь озадачило главврача, что он пригласил ее мать для беседы. Накануне операции, припомнил врач, юная леди с нетерпением ждала, что из Мексики приедет ее отец, чтобы побыть с ней в этот трудный период, и любопытно было бы узнать, почему он не приехал. Отцы, намекнул он, порою умеют убеждать дочерей так, как ни матерям, ни докторам и не снилось. Синди, добавил главврач, явно очень привязана к отцу, что могло бы всем сыграть на руку.

Ответ миссис Уайтинг был совсем не таким, какой он ожидал. Для начала она призналась, что отчасти вина лежит на ней, поскольку она не подготовила врачей к неизбежной неудаче, а затем заверила своего собеседника в том, что присутствие отца Синди только бы ухудшило ситуацию. Ее дочь, пояснила миссис Уайтинг, к несчастью, унаследовала отцовскую сугубую слабохарактерность. Увы, он тоже легко воодушевляется, соблазнившись надеждой, лишь затем, чтобы в очередной раз жестоко разочароваться. От рождения он обладал многими преимуществами и был воспитан в уверенности, что все в его жизни будет гладко, и в итоге, к прискорбию миссис Уайтинг, он совершенно теряется, когда что-то идет не так. Миссис Уайтинг прилагала все возможные усилия, чтобы ее дочь в этом отношении не походила на отца, но природа, к сожалению, взяла верх над воспитанием. Как и ее отец, Синди легко увлекается мечтой, но всякий раз пасует перед трудностями, возникающими на пути к достижению желаемого. Нет, заверила она врача, с этим ничего не поделаешь и ему не в чем себя винить.

Последнее, по мнению главврача, было лишним. Ему бы и в голову не пришло обвинять себя в чем-то, поскольку в назначенной Синди терапии изъянов он не находил. А также, учитывая специфику медицинского образования, он не имел привычки рассматривать неудовлетворительный результат в моральном аспекте, но, слушая, как миссис Уайтинг бесстрастно живописует своего мужа и дочь, он не удержался от некоторых выводов нравственного порядка, хотя и не поделился ими со своей собеседницей — пускай сперва расплатится полностью за оказанные медицинские услуги.

Сколь бы холодно и бесстрастно ни анализировала миссис Уайтинг характер своей дочери, она недалеко отступала от истины, вынуждена была признать Грейс Роби. Обладай Синди Уайтинг хотя бы в малейшей степени силой воли ее матери, операция и последующая терапия могли бы серьезно улучшить ее состояние — по крайней мере, физическое. Как часто случается с детьми и их родителями, эта девочка была наделена той же чертой характера, что и мать, но в ребенке эта черта настолько исказилась, что воспринималась как нечто абсолютно противоположное. Обе, вскоре поняла Грейс, были одинаково упрямы, однако их упрямство выражалось очень по-разному. У миссис Уайтинг своеволие превратилось в беспощадное орудие для устранения препятствий, крупных и мелких, тогда как у ее дочери оно обретало вид твердокаменной хмурой строптивости в ответ на необходимость одолеть какое-либо препятствие. Печальная участь этой девочки никогда не оставляла Грейс равнодушной, и ей было больно смотреть на происки человеческой натуры в семье Уайтингов, тем более что она знала наперед, чем закончится эта битва между матерью и дочерью.