Ричард Руссо - Эмпайр Фоллз

Жанин медленно считала про себя и досчитала до десяти, прежде чем Уолт решил, какую карту ему сбросить, к вящему удовольствию Хораса. Уолт, вечно сгоравший от любопытства, перевернул карту, которую Хорас положил лицом вниз, и простонал:

— Везет же некоторым. С этой , блин, картой я бы победил.

— Знаю, мистер Комо, — ответил Хорас, суммируя выигранные у Уолта очки. — Почему, по-вашему, я ее не отдал?

Разрешив таким образом свои мучительные сомнения, Уолт развернулся на табурете и, расплывшись в улыбке, обнял свою будущую жену. Вот оно , осенило Жанин, пока Уолт ее оглядывал, вот почему она выходит замуж за этого человека. Возможно, он слегка тугодум — ладно, допустим, не слегка, — ну и черт с ним, если он всегда рад ее видеть. Каждый раз он впивался в нее своими ясными глазами, и если причиной тому была его короткая память, ей плевать. Под одобрительным взглядом Уолта у нее внутри вспыхивал огонь, она преображалась, а ее потайная зона раскрывалась мягкими лепестками, как цветок, и в таком виде даже Майлз смог бы ее найти, да только шиш кто ему теперь позволит.

— Эй, очаровашка, — сказал Уолт. — Хорошо, что командира сейчас нет. Он бы совершил харакири, увидев, как здорово ты выглядишь. — Озвучив столь заманчивую черную мысль, он повернулся к Хорасу узнать его мнение: — Понравилось бы вам доживать жизнь, зная, что вы обладали такой красивой женщиной и потеряли ее?

Хорас продолжал подсчитывать очки в блокноте либо только притворялся, что занят, и Уолт снова крутанул табурет:

— Дай-ка угадаю. Сотня и двадцать два.

Ну да, окей, конечно. И это тоже злило Жанин — постоянное угадывание ее веса на людях. Не то чтобы она не гордилась сброшенными пятьюдесятью фунтами. А еще она понимала, что Уолт поступает так, потому что гордится ею. Однако ей это напоминало аттракцион в парке времен ее детства, когда надо было угадать вес других людей.

— Сто двадцать три, — улыбнулась она, довольная собой, несмотря на раздражение. — Но нельзя ли нам не обсуждать это в общественных местах?

— Сто двадцать три ? — взревел Уолт. — Я собираюсь проверить весы в женской раздевалке. — Он опять развернулся к Хорасу и ткнул его локтем: — Слыхали? Сто двадцать три. Угадайте, сколько она весила, когда мы познакомились?

— Я бы на вашем месте не заморачивалась, — посоветовала Жанин Хорасу, хотя тот вряд ли нуждался в подобных предостережениях.

— Да брось, — сказал Уолт. — Ты должна гордиться. — И снова поворот к Хорасу: — Сто восемьдесят с лишком.

— Закажешь что-нибудь, Жанин? — спросил Дэвид через плечо, продолжая обжаривать мясо. И разумеется, не взглянув на нее.

— Нет, я не голодна, — ответила Жанин. — Тик уже заканчивает там, в подсобке?

— Скоро закончит. — Глаз на нее он так и не поднял, гад.

— Скажи ей, что я здесь, ладно?

— Она знает, что ты здесь.

И как его прикажете понимать: ребенок чует свою мать по запаху? Или с появлением Жанин атмосфера в заведении разительно меняется?

— Что за женщина, а? — вопрошал Уолт, обращаясь к Дэвиду. — Нет, я точно не хотел бы быть твоим братом, знать, что не удержал при себе такую прелесть.

— Красотка, а то, — согласился Дэвид.

— Слыхала? — Уолт уткнулся носом в шею Жанин. — Все подтверждают.

Жанин услышала сказанное ее деверем — и куда отчетливее, чем Матёрый Лис. Она отодвинулась от его холодного носа. Дома ей эти нежности, наверное, понравились бы, но не здесь, особенно когда некоторые отпускают саркастические замечания. Решив показать Дэвиду, кто здесь главный, Жанин встала, обогнула стойку, подошла к кассе, нажала на клавишу, и ящик с деньгами открылся.

— Хочу разменять полтинник, Дэвид, — сообщила она. — Надеюсь, ты не против? Я ведь бывшая служащая и местная королева красоты.

— Спроси у Майлза, — сказал Дэвид. — Я тут просто работаю.

Жанин окончательно разозлилась:

— Подойди и проследи за мной, если хочешь.

Шарлин вмешалась вовремя: выхватила у Жанин полтинник, быстро выудила из ящика ту же сумму мелкими купюрами и захлопнула кассу, давая понять, что вопрос исчерпан.

— Как дела, Жанин? — спросила она.

— Супер, Шарль.

Она сгребла банкноты и запихнула в кошелек, чувствуя, что у нее украли пусть и не самую значительную, но победу. К тому же мелкие купюры ей были совсем не нужны. Одна радость, подумала Жанин, глядя, как Шарлин накрывает на столы для сегодняшней частной вечеринки, — сорок пять годков Шарлин наконец дают о себе знать. После операции она постоянно выглядела усталой, а в уголках глаз проступили «гусиные лапки», и с каждым днем они становились все глубже. Заодно она, похоже, набрала фунтов десять, что навело Жанин на мысль — как долго еще ее вот-вот бывший муж будет сохнуть по Шарлин? Ему будет тяжело избавиться от этой привычки, она при нем давно — все то время, пока он был женат. В сердечных делах Майлза было видно насквозь, и даже отчетливее, чем за игрой в карты. Если он впускал кого-то в свое сердце, то уже не отпускал, держал мертвой хваткой и не признавался в этом, сколько ни выпытывай.

Когда Шарлин закончила со столами, Жанин невольно улыбнулась. Еще год-другой, подумала она, и Шарлин превратится в толстожопую матрону из тех, что, завернувшись в простыню, пересматривают свои старые видео. В прошедшие выходные Жанин отметила, что студенты, вернувшиеся в колледж на осенний семестр, много реже заигрывают с ней и теперь выказывают куда больший интерес к своим спутницам, вместо того чтобы заглядывать в декольте Шарлин. А через год даже поставщики, толкая к заднему входу тележки, забитые консервами, и шутливо предлагающие Шарлин отойти с ними на минутку в закуток, где стоит бак с питьевой водой, перестанут видеть в ней «горячую штучку». И только Майлз будет по-прежнему любить ее — не столько Шарлин, впрочем, сколько женщину, которой она была, пока не износилась, женщину, которая в его воображении ничуть не изменилась, вопреки картинке на сетчатке его собственных глаз.

Ну вот, подумала Жанин, себя же и вогнала в депрессию. Ведь, по правде говоря, ей нравилась Шарлин с четырьмя провальными браками за плечами, причинившими ей немало боли, и ни разу за те годы, что Жанин и Майлз были женаты, она не поощрила влюбленность Майлза — точно так же, как не поощряла студентов в «Гриле». Их притягивало ее тело, и с этим Шарлин ничего не могла поделать. Пусть Жанин и лестно было сознавать, что в битве со своим телом она выигрывает, тогда как Шарлин несет потери, но Жанин была достаточно умна, чтобы понимать, каков будет финал: проиграют обе. В соревновании за любовь и поклонение мужчин вроде Уолта и Майлза сменятся участницы, и флаг перейдет в руки другой девушке, девчушке на самом деле, которая, глядя на Шарлин и Жанин, не поверит, что они когда-либо занимались этим видом спорта. Печальная гребаная правда заключалась в том, что какая ты ни на есть, но тебе никогда, никогда не получить все, что ты хотела.