Ричард Руссо - Эмпайр Фоллз

— Я бы не подходила к ней слишком близко, — роняет миссис Роудриг. — Такое впечатление, что ее сейчас вырвет.

Мистер Мейер вздрагивает, хотя Тик не до конца ясно, что именно его так потрясло — перспектива быть обрызганным блевотиной или грубость учительницы.

— Со мной все в порядке, не беспокойтесь, — говорит Тик на тот случай, если верна ее первая догадка. — Что произошло?

— Ты потеряла сознание, ангел, — отвечает мистер Мейер, и Тик впервые чувствует к нему симпатию. — Когда кругом столько… — Он умолкает — вероятно, из опасения, что слово «кровь» способно вызвать тот же эффект, что и вид крови. — Хочешь, я позвоню твоим маме и папе? — Он опять спохватывается, очевидно вспомнив, что родители Тик живут раздельно.

Тик, шевеля пальцами левой руки, повторяет, что с ней все будет хорошо. Такое ощущение, будто их колют тысячью иголок, но боль прошла, а значит, Тик не придется из нее выбираться, не придется снова входить в тот темный туннель, и Тик переводит дух.

Наказав ей оставаться на месте, мистер Мейер отводит в сторонку миссис Роудриг. До Тик доносятся обрывки их беседы: по словам Кэндис, объясняет миссис Роудриг, она обо что-то порезала палец. Теперь уже мистер Мейер изучает спинку стула, переворачивает его и проводит пальцем по металлическим поверхностям, но не слишком старательно, словно не уверен, хочется ли ему докапываться до правды. Тик лезет под стол якобы за своими вещами, подбирает канцелярский нож и тихонько сует его в открытое отделение рюкзака.

Когда она встает и надевает рюкзак, мистер Мейер заботливо берет ее под локоть и ведет к открытой двери. В коридоре мелькает Зак Минти, на Тик накатывает тошнота, колени на секунду подгибаются, и мистер Мейер обхватывает ее за талию. Обычно Тик терпеть не может, когда к ней прикасаются, особенно взрослые, но сейчас она благодарна директору.

— Вам нужно к медсестре, юная леди, — говорит мистер Мейер, и они направляются к медкабинету.

Внезапно Тик вспоминает, что на этой неделе они с Кэндис дежурят, то есть убирают класс после занятия; миссис Роудриг четко дала понять: уборка — наиважнейший элемент творческого процесса. Тик оборачивается и видит миссис Роудриг, стоящую у Синего стола; надо полагать, в отсутствие художников Синий не представляет для нее опасности. Учительница смотрит на змею Тик — с безграничным отвращением.

«Пончик» в Эмпайр Фоллз был одним из любимейших ресторанчиков Макса Роби благодаря никотиновой политике заведения, сводившейся к «валяй, закуривай, а там поглядим». Любопытно, думал Майлз, что его отец будет делать через год, когда во всем общепите штата Мэн введут официальный запрет на курение. Пока же у входа в «Пончик» стоял автомат с сигаретами, а размеры помещения, куда не без труда втиснули всего восемь столиков и полдюжины табуретов у стойки, не позволяли соорудить отсек для некурящих, и это обстоятельство радовало старика даже больше, чем возможность подымить. Макс был «атмосферным» человеком, и, по мнению Майлза, отцу доставляло особое удовольствие вынуждать других дышать воздухом, сотворенным лично Максом Роби. И курение было лишь одной из составляющих этого феномена. Макс всегда охотно нарушал границы приватности. Ему нравилось встать поближе к собеседнику, а когда он ел, то еда распространялась вокруг воздушно-капельным путем. Ныне, в свои семьдесят, Макс сделался сластеной. Он бы жевал шоколад, да зубы не позволяли, половина вывалилась, другая шаталась, и Макс пристрастился к сладким пончикам. К тому времени, когда он приканчивал первый пончик, у Майлза, обычно заказывавшего только кофе, вся грудь была обсыпана сахарной пудрой.

Много лет назад Майлз спросил свою мать, что привлекло ее в мужчине, наделенном столь отвратительными привычками, и она ответила: отец не всегда был такой, и тем более в молодости. Майлз любил свою мать и хотел бы поверить ей на слово, но это было непросто. Всю свою жизнь Грейс, полюбив кого-то, в упор не замечала недостатки этого человека, хотя, возможно, она научилась смотреть на Макса невидящим взглядом лишь для того, чтобы сохранить брак. Однако, когда Майлз задал свой вопрос, мать уже явно стыдилась человека, выбранного ею в мужья. «Сейчас в это трудно поверить, — сказала она сыну, — но тогда никто не умел так заразительно улыбаться, как твой отец».

Про заразительность Майлзу было все понятно. Как и большинство детей, Майлз с братом приносили из школы самые разные болезни — ветрянку, свинку, корь, обычные простуды и грипп. Дэвид обнаружил особую восприимчивость к эпидемиям и болел дольше Майлза, но тяжело мальчики никогда не заболевали, кроме тех случаев, когда их отец притаскивал домой какую-нибудь заразу и наделял ею сыновей. Вот тогда они валились с ног, как боксеры после нокаута, — все, кроме Макса. В дыхательной системе Макса убойность любого вируса резко возрастала, а затем отец посредством взрывного чиха выталкивал вирус в атмосферу. Прикрывать рот Макс считал абсолютным идиотизмом. Это все равно что прикрывать задницу ладонью, когда пердишь, уверял он. Толку столько же.

Макс тем временем прикурил новую сигарету от предыдущей, прежде чем раздавить окурок в пепельнице, которую он умудрился заполнить наполовину за двадцать минут. Майлз уставился на рот отца, пытаясь вообразить два ряда белых зубов и заразительную улыбку, но никак не получалось. Одна из величайших неразгаданных тайн вселенной, далеко не впервые подумал Майлз, — что такого привлекательного находят женщины в некоторых мужчинах. К примеру, женщины во всем мире мечтают о сексе с Миком Джаггером или, по крайней мере, мечтали когда-то. Другие же не находили ничего отталкивающего в Максе Роби. Майлз не мог не восхищаться способностью женщин игнорировать сигналы, подаваемые их пятью чувствами. Если, конечно, дело именно в этом. А не в том, что просто время от времени их безотчетно тянет к разного рода гротеску.

За окном опять моросило, как и днем ранее, достаточно сильно, чтобы о покраске церкви и речи не было. Полчаса назад Майлз, возвращаясь в ресторан, увидел отца, сидевшего на скамейке перед «Имперскими башнями». Макс беседовал с пожилой женщиной, недоумевавшей, судя по выражению лица, чем она заслужила его внимание, и гадавшей, как не совершить ту же оплошность впредь. «Не тормози», — произнес Майлз вслух, уже нажимая на педаль и сигналя. Ни одно доброе дело, припомнил он, когда Макс вскочил со скамейки и направился к нему по газону с только что высаженной травой, не останется безнаказанным.

И это тоже, добавил Майлз про себя, глядя на отца, усевшегося напротив.

— У тебя крошки в бороде, папа, — сказал он. — Ты не заметил?