Тэд Хеллер - Офисные крысы

— Ты знаешь, если в кресло сядет Мартин, — высказываю я предположение, — то он сможет повернуть все по-своему: уволить Байрона Пула или перевести его, затем сделать Марджори арт-директором и повысить тебя. Или он увольняет Байрона, переводит Марджори в другой журнал, и вот ты — арт-директор.

— Это ласкает слух.

У нее приятная, светлая улыбка, но я замечаю, что два ее зуба немного похожи на клыки.

— Или он сможет уволить меня, — говорит Вилли. — Или Регина сможет уволить меня.

— Она и так может тебя уволить, — напоминаю я ему.

— Хорошо, но Мартин меня точно не уволит, я это знаю.

— Это почему же?

— Потому что он наверняка уже не помнит, кем я был.

(Я уже убедился, что это дурной знак, когда люди говорят о себе в прошедшем времени.)

Я стою у копировального аппарата и снимаю копии с бесцветной статьи о швейцарской труппе мимов. Я описал их представление как «бодрящее, возбуждающее и пролетающее незаметно» и назвал их новыми «инфан терриблями» в искусстве перфоманса. (Или они были «младотурками»?)

Вилли подходит ко мне сбоку.

— Готов к падению нейтронной бомбы? — шепчет он. — Я думаю, что Марк Ларкин займет место Мартина Стоукса, когда тот сядет в кресло Гасси.

Тут мне приходится действительно напрячься, чтобы сдержать самые естественные и отвратительные позывы своего тела.

— Что тебя наводит на такие мысли?

— Моя птичка из бухгалтерии.

Он слишком часто упоминает этот безымянный источник.

— А все же кто эта птичка?

— Лори знает кого-то там. Мартин получает большое — я хочу сказать, огромное — повышение, и Марк Ларкин получает его тоже. Я не могу сказать, что это абсолютно верно, но очень похоже на то, что дела обстоят именно так.

Копировальный аппарат пытается выплюнуть два моих параграфа, но бумага цепляется за что-то и рвется в клочья.

— Ты хочешь сказать, что Марк Ларкин собирается превратиться из помощника редактора в «Ит» в большую шишку в журнале «Бой»? Этого не может быть! Это слишком большой прыжок.

— Не забывай, приятель, что Мартин Стоукс был простым помощником редактора, а потом бу-у-ум… получил руководящий пост в «Бой».

— Но он — Мартин Стоукс! — почти кричу я. — Конечно, с ним должно было это случиться!

— Ну, он не всегда был Мартином Стоуксом! Вот в тот момент он и стал Мартином Стоуксом. И, может быть, именно сейчас Марк Ларкин становится Марком Ларкином.

— Как только Марк Ларкин пойдет вверх, он сделает все, что в его силах, чтобы нас уволили.

Если не брать в расчет то, что теперь у меня на него есть компромат, — или Марк Ларкин думает, что есть. Я не такой пасхальный кулич, каким был раньше.

— Это о труппе мимов из Швейцарии? — спрашивает Вилли, остановив взгляд на жеваных листах бумаги у меня в руках.

— Это самая ужасная вещь из всех, которые я написал в жизни.

— Но ты же не ходил смотреть их представление, или ходил?

— Ты что, издеваешься надо мной?..

— Давай убьем его, Зэки.

Не знаю, серьезно он это предлагает или нет. Я смотрю на него и замечаю серые круги у него под глазами.

— Как это?

— Я смогу снова чувствовать себя нормально, если только его уволят либо если он умрет.

— Ну, увольнять его пока не собираются, так ведь?

И в этот момент, как в сцене из «мыльной оперы», через офис проходит Марк Ларкин, не замечая нас.

— Некоторые люди заслуживают того, чтобы их убили… — говорит Вилли, — и это правда. Гитлер… если бы кто-нибудь убил его во время Пивного путча, разве это было бы плохо? Джордж Стайнбреннер… разве, в самом деле, было бы так ужасно, если бы кто-то пристукнул его?

— Значит, ты в самом деле замышляешь убийство?

— Это облегчит мне жизнь. Тебе тоже, приятель. Признай это.

— Ты не способен на такой поступок.

— Мы могли бы сделать это, как Леопольд и Лоеб, вдвоем.

Вот только Леопольда и Лоеба поймали. Весь фокус в том, что я должен быть уверен, что меня не будут иметь в задницу в Аттике до конца моих дней. Все это напоминает мне зловещий диалог из «Третьего человека» в кабине колеса обозрения в Пратере, когда актер Орсон Уэллс спрашивает вездесущего Джозефа Коттена (вот ирония!) о том, сколько бы он взял за каждую букашку, ползающую у них под ногами. Я готов заплатить сколько угодно и кому угодно, только чтобы убрали назойливую букашку, Марка Ларкина.

— Как ты это себе представляешь? — интересуюсь я.

— Выбросить из окна. Отравить его. Задушить. Перерезать глотку. Любой способ будет хорош.

— Я смотрю, ты уже думал об этом.

— По пять часов каждую ночь, каждую ночь на протяжении уже нескольких месяцев.

— Ты отдаешь себе отчет, о чем мы с тобой сейчас разговариваем?

— Нет, считай, что ты ничего не слышал.

Он неуклюже поворачивается и идет по коридору, направляясь, похоже, к «Черной дыре», чтобы поговорить с Лори. Я смотрю на оригинал статьи, копии которой пытаюсь сделать: «„ШВЕЙЦАРСКАЯ ПАНТОМИМА“… Революционная форма искусства, „Инфан террибли“, ставящие пантомиму на голову, деконструктивный постмодернизм, тыр-тыр-тыр». Бумага в моих руках превращается в жидкий шар, и на его поверхности я вижу Марка Ларкина, выпадающего из окна и летящего вниз, как Джимми Стюарт в «Наваждении», беспомощно переворачивающегося в воздухе и падающего на землю с глухим стуком.

Мои руки холодны как лед.

Нет, я не способен на это. Я ни за что не смогу убить человека сам. Нет, только не сам.

Медленно подняв голову, я вижу, как Вилли становится все меньше и меньше, а затем и вовсе исчезает, шагнув из коридора в темноту.

ЭТО СЛУЧИЛОСЬ недавно, когда я отирался в фотоотделе, разглядывая фотографии одной подающей большие надежды актрисы, о которой написал кое-что. Родди Гриссом-младший, его помощник и я стояли вокруг светового стола, пролистывая сотни диапозитивов в поисках нужного. Как это часто и бывает, когда работает высокооплачиваемый профессиональный фотограф, большинство снимков были непригодными.

В комнату вкатывается Вилма Уотс и спрашивает:

— Кто-нибудь знает, как сделать срочно новый паспорт? Регина летит на Каннский кинофестиваль… а у старого истек срок действия.

Я сказал ей тогда, что есть конторы для такого рода вещей — ты приходишь в офис, оставляешь им фотографию и старый паспорт, а через несколько дней забираешь новый.

Вилма уходит и возвращается три минуты спустя с новым вопросом:

— Она хочет знать, где можно сфотографироваться?

— Ей обойдется это в пять баксов. Это…

— Захарий, я сам займусь этим, — говорит Родди.

Он берет трубку телефона и нажимает кнопку быстрого набора номера.

— Алло, а Дик на месте? — спрашивает он. — Это Родди.

Дика там не оказалось, но Родди дали другой номер, который он тут же набрал.