Тэд Хеллер - Офисные крысы

— Пойду-ка я, наверное, в Британский музей, — говорит он громко сам себе.

Справа от нас, в нескольких метрах, как раз над головой Марка Ларкина виднеется надпись «ВИКТОРИ», сделанная жемчужно-белым цветом. Выглянувшее солнце золотит волосы Марка и щекочет мне нос. Маленький уличный указатель направляет к Блумсбери и Британскому музею.

— Мне бы тоже хотелось туда пойти, — говорю я и схожу с тротуара на проезжую часть.

Теперь я вижу, что «ВИКТОРИ» оказывается на самом деле «ВИКТОРИЕЙ». Эта надпись сделана на маршрутном автобусе с номером «8», который быстро приближается прямо к нам.

— Пойдем туда вместе, — предлагаю я Марку, который осторожно делает шаг с тротуара. — Да, между прочим, а что это за клуб, куда ты вхож? — спрашиваю я, не дождавшись ответа на свое предложение.

Он смотрит не на меня, а прямо перед собой и начинает произносить, возможно, свои последние слова на земле:

— Ну, так уж вышло, что я принадлежу…

Я запрыгиваю назад на тротуар и кричу:

— БЕРЕГИСЬ!!!

Он делает то, что я и предполагал: смотрит не в ту сторону, куда поворачивают голову при переходе практически в любом другом месте цивилизованного мира. Марк Ларкин смотрит влево, но автобус приближается к нему справа, и из-за яркого солнца водитель автобуса не видит его. И в тот момент, когда двухэтажный автобус чуть было не сбивает его, он поворачивается в другую сторону… и делает шаг назад, на тротуар, но автобус все-таки задевает его и опрокидывает. Он шлепается задницей на асфальт, придавив мне ноги.

Он цел. Но если бы он стоял на сантиметр дальше или повернулся на десятую долю секунды позже, то превратился бы в толченый картофель, политый кетчупом.

С десяток человек обступают его, все еще сидящего на тротуаре с ярко-красным лицом, напуганного и потрясенного. Двое мужчин помогают ему подняться и спрашивают, все ли у него в порядке. Он отряхивает костюм и даже не благодарит их за помощь.

Он вытирает лоб, покрытый испариной, и смотрит на меня. Я тоже смотрю на него: ничего не говорю, ничего не делаю, никак ему не помогаю.

В его глазах читается жуткий вопрос.

Он спрашивает себя, не пытался ли я только что убить его? И он не знает, что ответом на этот вопрос является «да».

Витрина магазина «Тернбул энд Ашер» вчера, поздно вечером, была разбита вдребезги, когда прямо в нее вошел приехавший в Лондон американский турист. Тридцатидвухлетний Захарий Пост, житель Нью-Йорка, сломал при этом нос и был доставлен с травмой в больницу святой Марии в Паддингтоне. Это второй случай за последние несколько месяцев, когда господин Пост ломает нос, как сообщил он полицейским инспекторам, прибывшим на место происшествия, но он впервые получает травму, отправившись за покупками.

Витрина известного магазина одежды на Джермин-стрит будет восстановлена в течение ближайших месяцев, как заявил представитель магазина «Тернбул энд Ашер». Предыдущая травма, по словам потерпевшего, была получена господином Постом во время ссоры с Ноланом Томлином, известным американским новеллистом-южанином.

— Боже, что с тобой случилось? — спрашивает меня Лиз, когда я переступаю порог собственной квартиры.

— Сейчас все расскажу.

Я позабыл, что она живет у меня, и не помнил до тех пор, пока не вошел и не увидел стерильную чистоту. В первую секунду я подумал, что мой дом ограбили и вместо того, чтобы насрать посреди голых стен, как, я слышал, делают некоторые грабители, решили сделать мне одолжение — забрали заодно и весь мусор.

Я принимаю душ, пока она читает вырезку из «Таймс», которую я привез из командировки.

Когда я просматриваю пришедшую почту, Лиз сообщает мне сногсшибательную новость:

— Вилли перевели. В «Черную дыру».

— Неужели корректором? Пожалуйста, скажи, что это не так.

— Нет. Он занял прежнее место Лори Лафферти и проверяет факты.

— Кто же тогда сидит напротив меня?

— Пока никто.

— Как он это воспринимает?

— Он приходит, делает свою работу и уходит.

Теперь понятно, зачем они спровадили меня в Лондон. Марк Ларкин наверняка знал об этом переводе заранее, а я — нет. Я вспоминаю, как Даффид Дуглас сказал мне: «Похоже, что кто-то очень хотел, чтобы тебя не было рядом, не так ли?»

Следует отдать им должное: они осуществили блестящую комбинацию окольным путем.

В первый день после возвращения я стараюсь не встречаться с Вилли, потому что не знаю, что ему сказать. Он, должно быть, в ярости и может легко взорваться.

Я проверяю свой переполненный ящик для корреспонденции, входя в курс последних событий, когда Бетси приближается ко мне с настораживающе решительным видом.

— Байрон не хочет делать публичного объявления, — говорит она почти шепотом. — Ему будет неприятно, если все обрадуются, как празднику, тому, что с завтрашнего дня он слагает с себя свои полномочия по состоянию здоровья.

— О, господи! Это ужасно.

Мне не нужно много времени, чтобы понять, что игра в музыкальные стулья будет недолгой, а результат — плачевным. Байрон увольняется, Марджори становится арт-директором, Лесли повышают по службе. И как только это произойдет, она порвет отношения со мной: как часто девочки из десятого класса ходят на свидания с мальчиками из восьмого?

— Известно, кто должен его заменить? — спрашиваю я.

— Ты и сам понимаешь, что никто не в силах заменить его.

Я киваю.

— Однако есть несколько кандидатов, — продолжает Бетси.

— Ты слышал? — спрашивает меня Марджори.

— Да, мне очень жаль Байрона. Поздравляю.

— С чем? Вопрос еще не решен.

— И если они не отдадут место тебе…

— То мне придется уйти.

— Ну, тогда вперед.

— Когда настанет время отдирать пластырь с твоего носа, — предлагает она, — позови меня.

Лесли даже не подозревает о том, насколько благоволит к ней фортуна. Она поспешила в Англию, чтобы оплакать кончину матери, которую похоронят вместе с ее садовыми инструментами и горстью земли из сада (как будто вокруг нее будет мало земли). Перед отъездом Лесли прислала мне письмо по электронной почте, в котором поблагодарила за розы, отправленные ее отцу. (Какие розы? Я посылал ему розы?)

Я думаю, что после того, как ее мать будет предана земле, которую она так сильно любила, Тревор расскажет дочери полную версию этой истории, выпив несколько порций джин-тоника «Танкерей» за блюдом вареных угрей в баре какого-нибудь роскошного отеля.

А бледный стервятник Колин Тенбридж-Йейтс будет кружить неподалеку.

— Итак? — спрашивает Вилли.

— Что?

— Колись… как там Англия?

— Такая же, какой я покинул ее много лет назад.