Тэд Хеллер - Офисные крысы

Но едва я успеваю кончить свои расчеты, как она пишет мне:

Нам нужно поговорить.

В тот же вечер Лесли дает мне отставку, держа под прицелом своих ледяных глаз: «Это все было так неправильно».

Расстроенный, я остаюсь дома в тот вечер, а Лиз уходит ужинать со своим муженьком-астронавтом в какой-то ресторан по соседству с их бывшим жилищем.

У меня с собой работа. Марку Ларкину понадобились кое-какие материалы, а мне не хочется, чтобы меня видели в библиотеке в дневное время. Данные о Гарсоне Локке, девяностолетием издателе, нужны Марку Ларкину для большой статьи, которую, я надеюсь, прижизненно он не увидит на обложке. То, что никогда не упоминается на совещаниях и в кулуарных разговорах, предельно ясно: Марк Ларкин написал хвалебную статью о Маффи Тейт, которая стала его агентом. Когда сборник рассказов Ларкина появился в продаже, Гарсон Локк, президент сети магазинов «Лейкланд энд Баркер», закупил его. И теперь дутая реклама пишется о Гарсоне Локке.

Поработав часик, я откладываю все в сторону. Квартира выглядит пустой без Лиз. Я успел позабыть, если честно, каково жить одному — совсем неплохо до тех пор, пока кто-то не поселяется с тобой, но после этого одиночество становится просто невыносимым.

Поэтому я сажусь в такси и еду к дому Айви Купер.

Я звоню ей из таксофона на улице, и, к моему удивлению, она поднимает трубку, может быть, потому, что ждала звонка от кого-то еще.

— Это я.

— Кто?

— Захарий. Мы можем увидеться?

— Не знаю.

— Пожалуйста. Я в отчаянии.

— Ты выпил?

— Нет. Ни капли.

Это сущая правда, и меня коробит от мысли, что она могла подумать иначе. Существует расхожий стереотип, что, если мужчина в расстроенных чувствах звонит по телефону кому-то, он обязательно должен быть пьян.

— Где ты хочешь встретиться? — спрашивает она.

— Просто спустись вниз.

Я жду в ее подъезде, чувствуя на себе пристальный оскорбительный взгляд портье. Айви появляется через три минуты и смущенно улыбается этому суровому царьку в эполетах с Брайтон-Бич, когда проходит мимо. На ней вельветовые брюки и красная клетчатая рубашка «Гап», с расстегнутыми верхними пуговицами. Мы проходим пару кварталов вдоль Парк-авеню, затем садимся на скамью на бульваре, разделяющем транспортные потоки.

— Мне плохо без тебя. Я хочу, чтобы ты вернулась в мою жизнь, — говорю я ей.

— Думаю, уже слишком поздно.

— Я сделаю все, что ты захочешь, все… Пластическую операцию, трансплантацию души, только останься.

— Это не поможет.

— Я пытался дозвониться тебе из Лондона.

— Да, я помню твое сообщение.

— Я собирался сказать тебе… ну, теперь не важно…

— Ты был пьян тогда?

— Да. Тогда был. Но ты помнишь эту поговорку? Что у трезвого на уме, у пьяного — на языке.

Она неотрывно смотрит перед собой, на Гранд-Сентрал-стэйшн, и ветер задувает ее волосы мне в глаза.

— Ты расстался с Лесли или что-то вроде того?

— Да. Но это не имеет никакого значения.

Она качает головой, улыбается, а я повторяю:

— Действительно не имеет. Я считаю, ты должна дать мне еще один шанс.

— Не могу.

— Я достоин еще одной попытки.

— Ты уверен?

— Нет.

Какое-то время мы сидим молча, затем она говорит:

— Когда я увидела, как ты уходишь с вечеринки с Лесли… внутри меня будто что-то умерло.

Я чувствую себя так неловко, что не могу даже попросить прощения. Вместо этого я выжидаю минуту и спрашиваю:

— Ты с кем-нибудь встречаешься?

— Это не твое дело, тебе не кажется?

— Да. Не мое, согласен.

— Знаешь, возможно, ты когда-нибудь станешь моим боссом. Как обидно было бы, если бы мы встречались, а ты вдруг стал моим начальником.

Да, в этом она права: это было бы безумно обидно, просто невозможно. Но ее слова мгновенно окрыляют меня: «Если это — единственная причина, по которой она отказывается стать моей девушкой, тогда, может быть, еще не все потеряно». К тому же она ведь не сказала, что ненавидит меня!

— Пожалуйста, подумай еще раз. Клянусь тебе, я могу быть хорошим человеком. Я хочу попробовать.

Айви встает, на миг кладет ладони мне на голову и коротко поглаживает меня. Я съеживаюсь на скамье. Она уходит, ветер раздувает ее волосы, а я, наверное, выгляжу полным ничтожеством — жалким, отверженным, бездомным и безнадежно одиноким.

Где-то посреди нашего разговора я чуть было не рассказал про ее отца и Марджори Миллет. Эта гадость восстала внутри меня, словно пережеванные кусочки стейка и картошки, перемешанные с желудочным соком, поднялись в рот обратно из желудка. Мне удалось усилием воли сдержать спазм, и все уползло обратно в положенное место. Я просто хотел показать ей, что мир не идеален, что в нем происходят ужасные вещи, разрывающие сердце, и тем тяжелее человеку, который никогда — даже в самую тягостную бессонную ночь — не сможет представить, что они происходят на самом деле. Я решил, что этот пример докажет Айви мою правоту.

Но я оставил скандальную новость при себе и подумал: «Господи, да я, черт возьми, отличный парень, раз не сделал этого».

Лесли пока еще не переехала в свой личный кабинет.

Через несколько дней после того, как она велела мне убираться, я прохожу мимо ее стола и слышу знакомый звук ударной волны, исходящей из ее рта, когда она подносит к нему телефонную трубку: два-три слова, выплевываемые низким стремительным потоком. Что это за слова, я не в силах разобрать, да в этом и нет нужды. Возможно, она бросает: «Ты — дерьмо!», или «Ты — дурак!», или «Черта лысого!». Но совершенно очевидно, что она ругается с Колином через океан. Они снова вместе.

Лиз собрала свои вещи в кабинете и сложила все в картонные коробки, включая фотографию своего мужа (которую она никогда не снимала со стены). Туда же отправились безделушки и сувениры, небольшие черно-белые фотографии Фрэнка Синатры, Дина Мартина, Джеймса Дина и бейсбольная карточка Дерека Джетера.

У нее нет планов. Она просто собирается расслабиться.

— Лиззи, ты знаешь, что мы все любим тебя, — начинает прощальную речь Бетси Батлер на собрании в большом конференц-зале.

— Тогда почему у меня такая говенная отходная, а не большой торжественный обед? — спрашивает Лиз с натужным вздохом.

Все поражены. Бетси с запинкой произносит еще несколько слов и подводит итог:

— Мы все любим тебя, и поэтому нам очень-очень жалко, что ты уходишь.

— У Джеки Вутен были большие проводы в «Каспере», у Марджори было торжественное чествование во «Флориане», а мне поют на прощание йодль в конференц-зале; как говорится, спасибо и на этом.

— Лиз, пожалуйста. Не стоит омрачать прощальный вечер? — встревает Джеки.

— Я не хочу никакого подарка, — продолжает Лиз, собрав в кулак все свое мужество и приглушив ярость. — Если вы уже купили мне что-то, я просто не приму. Дело в том, что меня на самом деле не волнует размах этого «мероприятия». Не волнует! Потому что вам все равно. Когда пустят конверт по кругу, можете туда смело плевать. Мне начхать на ваш торт.