Зульфю Ливанели - Счастье

Та же история с ослами. Деревенские жители странными звуками, которые невозможно было скопировать, управляли ослами так, будто разговаривали с ними на их языке. Однако как-то вечером Джемаль встретил человека, который не справился с этим. Они увидели, как некто с ослом направляется прямо на заминированный участок. Если бы они предупредили его – выдали бы свою засаду, если бы не предупредили – человек бы подорвался на минах. Они затаились. Взрыва долго не было. И они не выдержали, закричали: «Не ходи туда, там мина!»

Мужчина остановился, однако не смог сдержать осла, который от испуга понесся прямо на минное поле. Хозяин издавал множество звуков, пытаясь остановить животное, но все зря. Осел был обречен. Джемаль почувствовал взрывную волну и увидел ноги убитого осла, летящие по воздуху, которые через секунду упали прямо на Селахатдина. Хозяин осла рыдал, оплакивая гибель непослушного животного. Сквозь слезы твердил, что теперь его жизнь окончательно разрушена…

Джемаль предполагал, что Мемо может быть среди тех, кто воевал в горах. Потому что он всегда был очень метким стрелком.

Когда он в первый раз услышал голос друга детства, все внутри у Джемаля обмерло. Ему было бы мучительно увидеть Мемо среди погибших врагов. Он ненавидел эти горы, где и сам мог быть убит в любой момент. Стоя в ночном дозоре, он думал, что вот сейчас его продырявит пуля, выпущенная Мемо. А если бы ему самому довелось встретить Мемо, то он убил бы его, не моргнув глазом, потому что тот – государственный преступник, а Джемаль – военнообязанный, который призван защищать страну от врагов.

Джемаль увидел, что жители деревни, до этого в безысходной печали созерцавшие, как горят их дома, начали расходиться. Погрузив на ослов ковры, тюки и детей, они постепенно исчезали…

Один немощный старик умолял капитана: «Ноги не держат меня, командир. Ну, куда я пойду?» Глаза белобородого старца, с трудом изъяснявшегося по-турецки, были полны боли. Рядом с ним стоял тощий мальчишка, на вид ему можно было дать лет девять или десять. Немного погодя выяснилось, что у старика нет родных, кроме этого маленького внука. Всю семью убили, а он в своем доме на околице держал семь овец и трех коз, старался хоть как-то выжить. Обливаясь слезами, старик умолял разрешить ему остаться здесь вместе с животными. Капитан, увидев, что иного выхода нет, ведь переправить в другое место калеку будет очень трудно, сказал: «Ладно, оставайтесь!» Джемаль видел, как в глазах у мальчишки заиграла радость. Самым ярким на лице мальчишки были огромные карие глаза: когда тот улыбался, они начинали сиять невероятным светом. Ребенок улыбался, хотя вокруг бушевал пожар. На краю деревни уцелел одинокий дом, его не тронул огонь, и теперь он с дедушкой сможет остаться и поселиться там. Мальчику не хотелось оставлять коз и овец на этих холмах, он не представлял себя не только в городе, но и нигде в другом месте, за пределами этих гор.

Джемаль смущенно достал из кармана мелкие деньги, положил в ладонь мальчика и потрепал его по голове. Он постарался сделать это незаметно для окружающих, чтобы не смутить ребенка. Мальчик взглянул на него с благодарностью.

Этим вечером, после возвращения на пост, случилось нечто, чрезвычайно взволновавшее Джемаля. Хриплый голос Мемо в рации, после нескольких ругательств, отпущенных в адрес турецких вооруженных сил, переговариваясь со своими, сказал по-курдски: «Я иду к пророку Ною». Эта фраза, сказанная среди десятков других слов, вроде бы ничего не значила. Мемо всего лишь сказал: «Я иду к пророку Ною», однако Джемаль знал старые шуточки Мемо, он был уверен: Мемо произнес ее умышленно, «Пророк Ной» означал гору Джуди [13] В течение 200 лет хребет горы Арарат называли «Джуди». Гора Джуди, о которой здесь говорится, лежит в 200 милях к югу от горы Арарат. .

Потому что все в этой местности свято верили в то, что ковчег Ноя остановился на горе Джуди, и Мемо, просиживая часами на берегу озера, мечтал о том, как однажды он поднимется на Джуди, обследует каждый дюйм и непременно найдет Ноев ковчег.

Это означало, что боевики оставляют место своего обитания – заснеженные вершины, куда по склонам поднимался огонь, и направляются к Джуди. Ведь военные, знавшие Джуди как свои пять пальцев, недавно снялись и ушли оттуда.

После еды Джемаль сказал капитану: «Командир, я хочу сообщить вам нечто очень важное».

От волнения его лицо стало красным как закат, предвещающий жаркий день.

Из поколения в поколения передавались предания о чудесах, дарованных Всевышним и Святой Марией, каждый мог стать их свидетелем.

Вот и Мерьем так молила Святую Деву, что, когда двери амбара, заскрипев, отворились и на пороге вместо змеи Дёне появилась повитуха Гюлизар, девушку крепко обняла радость: выходит, Бог принял ее молитвы! И вот она, милая няня, с ее извечным белым батистовым шарфом на голове, лучистыми добрыми глазами, добрыми руками, стоит напротив Мерьем. Сквозь оставленные открытыми двери просачивался солнечный свет.

Гюлизар уже так давно занималась акушерством, что, кажется, в селе не осталось ни одного человека, который бы не прошел через ее руки. Все были для нее словно родные дети.

А в жизни Мерьем ее роль была исключительно важной: во время родов шею девочки обвила пуповина, и в мир она пришла бездыханной. Руки Гюлизар сняли с посиневшей шеи ребенка пуповину, первый глоток воздуха попал в легкие, и девочка ожила. Мать ее не удалось спасти. Когда Мерьем приходили в голову мысли о смерти, она находила в себе силы не думать об этом: «Хватит, я уже один раз умирала». Да и дома все приговаривали: «Девочка эта мертвой родилась, еще раз не сможет умереть».

После десяти изнурительных дней, проведенных в страхе и одиночестве, она кинулась к повитухе, крепко-крепко обняла ее за шею и, вдыхая запах батистового платка, разразилась рыданиями.

– Со мной случилась беда, биби! – шептала Мерьем. (Все дети называли Гюлизар не «тетя», а «биби»). – Я хотела убить себя.

– Знаю, девочка моя, – сказала повитуха Гюлизар, – смотри, больше так не делай!

Она начала причитать и сетовать на женскую долю: каждая проходит свой тернистый путь, если ей довелось родиться женщиной, а потом несколько раз повторила: «Пропади она пропадом, эта женская доля!»

– Вспомни, дитя, сколько горестей выпало Мерьем, благословенное имя которой тебе дали! Ее сына убили. Разве ты не знаешь?

– Знаю, – ответила Мерьем.

– Детей нашей матери Фатимы тоже убили, внуков благословенного нашего Пророка [14] Речь идет, в частности, о гибели шиитского имама Аль-Хусейна ибн Али аль-Кураши – второго сына Али ибн Абу Талиба и дочери Пророка Мухаммада Фатимы. День его гибели во время сражения близ Кербелы с войском омейядского халифа Язида I отмечается шиитами как траур ашура. .