Зульфю Ливанели - Счастье

Уважение, которое выказывал ей этот образованный и богатый человек, почтительность, сквозившая в каждом его движении, будили в ней странные чувства. Впервые в жизни ее ценили, ей постоянно говорили, что она умная и красивая. Размышляя об этом, она не заметила, как закончилось пиво.

Профессор ощущал большую нежность и любовь к сидящей рядом девочке. Он хотел обнять ее худенькие плечи, прижать ее к своей груди. Как ни странно, это не было сексуальным желанием. Он не чувствовал к ней физического влечения. В большей степени это можно было назвать состраданием. Обнять девушку, прижать ее к груди и так держать – этого для него было бы достаточно. Но он не обнял ее, потому что девушка могла бы понять его неправильно.

Быстро поднималась луна. Профессор спросил у Мерьем, видит ли она на луне профиль женщины. Как и большинство людей, она ничего не увидела. Сначала у него тоже не получалось увидеть, однако в детстве, благоухающими измирскими вечерами отец терпеливо учил его, как надо смотреть, чтобы увидеть женское лицо на лунной поверхности. Полная луна – как медальон, на нем с одной стороны виднеется лицо красивой женщины, которая смотрит немного вверх. Профессор долго объяснял все это Мерьем, однако у девушки ничего не получалось. Она видела совершенно другие вещи.

После неудачных попыток луновидения Профессор захотел научить Мерьем плавать. Он так сильно настаивал, с таким энтузиазмом уговаривал ее, что Мерьем, которая ощущала себя словно в тумане от выпитого пива, поглощенная волшебством этого странного вечера, не могла долго сопротивляться. После того, как Профессор вошел в воду, под покровом темноты она тоже сняла верхнюю одежду, оставшись в купальнике, и шагнула в море. Дно было усеяно маленькими камушками, ступать было больно.

Море было теплым и спокойным. Боясь, что в свете луны Профессор увидит ее такой вот, почти обнаженной, она без возражений взялась за его руку и пошла глубже в море. Через некоторое время вода дошла ей до груди. Из страха она крепко-крепко держалась за руку мужчины, находившегося рядом.

Когда внезапным движением Профессор положил ее на воду, она от испуга вскрикнула. Но он успокоил:

– Не бойся! Я тебя совсем не брошу. Ты только держи поясницу прямо. И вода сама понесет тебя. Ляг так, как лежишь в постели!

Из-за охватившей ее внутренней паники Мерьем сначала не могла исполнить этого, сгибала поясницу и начинала метаться, погружаясь в воду. Но она ощущала под собой руки Профессора, который не давал ей тонуть. С этой страховкой через некоторое время она сумела спокойно поплыть в воде.

В этой странной бухте, под светом луны, Профессор глядел на девушку, плывущую в его руках, словно белая светящаяся рыба. Он держал какое-то чудо. Время от времени он слегка касался ее, старающейся удержаться на воде, направлял, когда она теряла равновесие, и каждый раз чувство его восхищения этим тонким, белым и необычным телом возрастало. В безлюдной бухте, посреди ночи, под светом луны они были как два резвящихся зверя. Две бухты, которые пыталась соединить Клеопатра, наполнились короткими раскатами смеха и испуганными вскриками…

Поддерживая девушку под спиной и за талию, Профессор заставил ее плыть. Белая рыбка в его руках струилась жемчугом в лунном свете.

С самого того момента, как он тронулся в путь, ни разу еще он не чувствовал себя таким счастливым. Это было одно из самых счастливых мгновений в его жизни, и, что странно, он и теперь не чувствовал плотских ощущений. Сексуальное влечение могло сломать эту чистоту, это восторженное наслаждение, словно детскую игрушку…

Профессор часто потом вспоминал этот странный вечер, когда два ребенка играли в воде. Он и сам впал в детство, а девочка и без того была ребенком: красивым ребенком, наивным ребенком, чистым ребенком, умным ребенком, восторженным ребенком, ребенком с румяными щечками, который краснел, смущаясь; а может быть, веселым дельфинчиком, плещущейся в воде жемчужной рыбкой.

Острый на язык, ироничный, язвительный Профессор, потонувший в нигилизме в свои зрелые годы, понял, что после встречи с этой девочкой совершенно изменился. Мерьем словно смягчила его сердце, вернув его в невинное детское и юношеское состояние. Теперь он уже не мог, как раньше, жестоко критиковать других и насмешничать.

Через какое-то время Профессор протрезвел от выпитого и почувствовал, что тело девушки стало холодным как лед. Наверное, с непривычки, оттого что она оставалась в воде слишком долго. Потихоньку он направил ее к берегу и помог доплыть почти до самой гальки. Потом она встала на ноги, вышла из воды на берег и легла.

Поднялся ветер.

Профессор почувствовал, что тело в купальнике рядом с ним начало дрожать от холода, у него самого кожа покрылась пупырышками и зуб на зуб не попадал.

Вскоре он понял, что девушка заснула, несмотря на то, что сильно замерзла. Профессор почувствовал непреодолимое желание обнять и согреть ее, защитить так, как зверь защищает своего детеныша. Это было что-то похожее на желание согреть иззябшего котенка. В этом не было никакого сексуального подтекста.

Он понял, что больше не может противиться этому желанию. Будто «семь лунных быков» Лорки толкали его к дрожащему голому телу. Он склонился и обнял ее.

До конца своих дней, которых оставалось не так много, Профессор будет вспоминать этот поступок как одну из самых больших ошибок в жизни.

С залитыми кровью лицом и глазом Профессор сидел на произвольно движущейся яхте. От выпитого горячего джина его разум начал мутиться, он пытался выбросить из памяти эти воспоминания. Потому что Мерьем, почувствовав склонившегося над ней мужчину, с диким криком распрямилась, словно натянутая тетива, вскочила и, изо всех сил пнув его, закричала:

– Не делай этого, дядя, не делай, не делай!

Девушка в мокром купальнике на пустынном берегу безумно кричала, и от нервного потрясения Профессора накрыла волна паники. Он пытался ее успокоить, заставить замолчать, но теперь боялся приблизиться к ней.

Мерьем закрывала лицо руками и снова принималась кричать, босыми ногами она пинала камни и как сумасшедшая выкрикивала:

– Не делаааай!

Она опустилась на колени, склонившись вперед как для намаза, и начала что-то бормотать. Этого ее безумного состояния Профессор еще больше испугался, он пытался понять, что она говорит, однако не смог разобрать. Она то произносила: «Дядя…», то завывала: «Ненавижу!», махала руками как крыльями, ударяя кулаками по камням.

Никогда в своей жизни Профессор не сталкивался с таким сильным приступом отчаяния и горя. Затаив дыхание, он ждал, не зная, как ей помочь. Может, если он даст ей пощечину, это заставит ее прийти в себя? Или будет только хуже, получится совсем наоборот? Он уже побаивался девушки, впавшей в звериное состояние.