Алексей Винокуров - Ангел пригляда

Он смотрел на это на все, а пальцы его ходили сами, и на экране, как лихорадка, теснились новые буквы. Но вдруг компьютер пикнул и завис. Все буквы зашевелились и шумно осыпались с экрана – в темную кучку, а потом и вовсе истлели, истаяли. Суббота замер – неужели вирус? Он нащупал рукой бутылку, принесенную из кухни, отпил немного, в глазах прояснилось. Нет, компьютер работал, вот только последний текст его куда-то пропал…

В чат к нему сухо стукнулся неизвестный. Так и было написано: «Неизвестный», а на аватарке дырявилась пустота.

«Добрый день, Юрий Алексеевич, – вежливо писал загадочный Неизвестный. – Мы бы хотели с вами пообщаться – ко взаимной, надеюсь, выгоде…»

– Какая еще выгода? – нагрубил Суббота, он не любил дешевой таинственности. – Кому? И что это вообще за «мы» такие?

Ответ появился тут же.

«Мы – это рекламно-издательская корпорация «Легион». Если вам удобно, подъезжайте сегодня к пятнадцати ноль-ноль. Адрес: Цветной бульвар, 21, строение 2».

– Это где раньше Институт практического востоковедения квартировал? – проявил осведомленность Суббота.

«Именно», – отвечали ему.

Суббота удивился:

– Что за черт? Здание же закрыто, опечатано…

Компьютер молчал. Неизвестный либо думал, либо отошел по делам, либо просто скончался, что тоже нельзя было исключать, учитывая царящий в рекламно-издательском деле беспорядок.

Внезапно посреди полной тишины пронзительной трелью залился телефон. Суббота вздрогнул, взял трубку.

– Алло? – сказал он хмуро.

– Юрий Алексеевич, это мы вас побеспокоили, корпорация «Легион», – трубка пела сладко, хоть и не без некоторой басовитости. И, как бы упреждая вопросы, проговорила торопливо: – Насчет телефончика не волнуйтесь, мы его у вашего ответсека взяли, Алимова. Скажу по секрету: бездарь и дурак, непонятно, куда смотрит начальство – его бы уволить, а не вас… Впрочем, с увольнением еще успеется, я же совсем по другому делу. Ну, так что, ждать вас сегодня или как?

Суббота думал. Почему-то вдруг выступил на его лице холодный пот. Капля со лба съехала на губу, он облизнул – была она мерзкая, несоленая. Трубка ждала, а ему, как назло, совсем не хотелось выходить из дома и ехать непонятно куда.

– Слушайте, но здание же опечатано, – сказал он кисло. – Там вроде как спор каких-то хозяйствующих субъектов…

– Юрий Алексеевич, дорогой, да о чем говорить?! – снисходительно заметила трубка. – Китайский «Канон перемен» читали, конечно? Помните, что гласит шестьдесят третья гексаграмма? Сегодня субъекты, завтра объекты, а послезавтра и вообще со святыми упокой.

В эфире, как показалось Субботе, раздался совершенно отдельный смешок, но тут же трубка снова взяла себя в руки.

– Печати и прочие штампы – это для отсечения праздношатающихся, деловые люди не обращают на это внимания. Вы, главное, подойдите к двери, дерните ее – вам и откроется. Слышали, наверное: стучите – и вам откроется? Ну вот, а здесь даже стучать не нужно, – тараторила трубка, – никаких там «Сезам, откройся!», просто дерг-дерг, и шашка проходит в дамки, или, если вам больше нравится, пешка в ферзи. Вы в шахматы-то играете, Юрий Алексеевич?

– Немного. – Суббота был сбит с толку и даже потихоньку начинал уже сердиться на нахального собеседника.

– Вот и отлично, можем сгонять партейку-другую… Как вам Карлсен-то, озорник, в последнем баден-баденском турнире? Обыграл-таки Найдича, как школьника обыграл. И где – в армагеддоне! А мы, признаться, все за Найдича болели, ну, да ничего, отольются кошке мышиные слезки, и все в таком роде. Так мы ждем вас, я правильно понимаю?

Суббота открыл было рот, но его снова перебили, как будто прочитали мысли – со стыдом признаемся, не вовсе бескорыстные.

– А насчет денег не волнуйтесь, – пела трубка ласково, – деньги будут, и очень хорошие, для того и встречаемся. Мы вам такое предложение сделаем, от него сам Владимир Ильич Бланк покойный бы не отказался, да и никто бы, между нами говоря, и вы тоже не откажетесь. Засим честь имею, и ждем, ждем с нетерпением!

Трубка игриво хохотнула и громко повесила сама себя на том конце провода. Несколько секунд там играла какая-то легкомысленная мелодия, со странными словами: «Эх, мать-перемать, кислая капуста, господа либертарьянцы, чтоб вам было пусто!» Потом и она умолкла, и только глухая покойницкая тишина, кряхтя, переворачивалась в мембране.

Суббота тоже повесил трубку со своей стороны. Все это было чрезвычайно подозрительно, нагло и даже как-то незаконно. Но с работы его, действительно, поперли, а жить на что прикажете и, главное, где? Может, это и есть улыбка судьбы, которая раньше одними гримасами обходилась…

К тому же любопытство уже разобрало его и с каждой секундой разжигалось все больше и больше. Однако любопытство любопытством, а мозги на то и даны человеку, чтобы глупостей не совершать. Суббота глотнул еще виски и решил мыслить трезво.

Как он ни прикидывал, а выходило, что идти на встречу не стоит. За всем этим стояло что-то нестерпимо несерьезное, несолидное и даже оскорбительное. Хорошо было одно – что деньги обещали. Но обещают, как известно, всё и всем, а как до дела – заморочат голову и кинут. Не умрет же он, в самом деле, с голоду – что-нибудь да подвернется рано или поздно.

Нет, господа, решил он твердо, сами с собой и встречайтесь, а Юрий Алексеевич Суббота займется лучше чем-нибудь важным и полезным. Да вот хоть виски допьет, раз уж все равно работать не надо…

Метель вздыбилась между небом и землей, покружилась, завыла, метнулась туда и сюда волчицей – и вдруг ровно легла на землю, обняла мир белым тесным саваном, покрыла собой все. Теперь и с высоты в километр не было видно ничего, кроме этого савана, холодного, блеклого, тоскливого, как вой вурдалака.

Однако, если с птичьего полета приглядеться все-таки взглядом зорким, незамутненным, можно было рассмотреть, что саван не лежал тихо, неподвижно. Под саваном этим что-то чуть заметно шевелилось… То ли начало уже под ним разлагаться огромное тело, истекали вверх смрадные, чуть слышные газы, то ли, напротив, слишком рано прозекторы прикрыли живые еще глаза, слишком рано замкнули горячие еще уста, силящиеся сказать последнее слово, слишком рано и насильно укутали теплое тело в холод сырой невозвратной земли…

В самой нижней координате этой земли, между сугробами, вольно насыпанными среди поля, чернели две фигурки, два малых человечка. Один был бородат, с глазами цыганскими, черными, и одет в одежду совсем простую и ветхую, словно с чужого плеча второпях, вторая была женщина. Рыжеватое меховое пальто казалось ей мало, длинные руки и ноги торчали из него, как хвосты из мышеловки.