Нгуги Тхионго - Кровавые лепестки

Ночью бабка умерла… я никогда не забуду ее последних слов, радостных и гордых. «Я иду к тебе, мой воин…» — шепнула ока, и глаза ее закрылись.

Карега явственно представил себе все, словно сам был очевидцем героической гибели деда, сдержавшего клятву юности, принесенную еще в прошлом веке.

— От бабки я узнала, почему отец до своего ухода из дому вечно бранился с матерью, и тень их взаимной неприязни падала на детей… Карега, могла ли я допустить, чтобы эта земля досталась Африканскому экономическому банку? Нет, лучше уж торговать собой, — с горечью заключила Ванджа.

В нем затеплился огонь прежних симпатий к Вандже. Он протянул к ней руку. Она ждала, взволнованная. Но, не успев коснуться ее, Карега понял тщетность своих намерений, поднес руку к затылку и почесал, не находя нужных слов.

— Вот какие уроки преподает нам прошлое. Для нас это руководство к действию. Стремление твоего деда выступить в одиночку оказалось несостоятельным, и это тоже поучительно…

Волшебная нить, связывавшая их, оборвалась. Дорого бы он дал, чтобы взять назад свои слова. Он обидел ее, и не столько своими банальными сентенциями, сколько менторским тоном.

Ванджа отступилась от него, внезапно почувствовав, что это конец. Прежней Ванджи уже не существовало, и она ни о чем не жалела. Пусть себе идет и агитирует рабочих, перед ними разглагольствует и размахивает руками. Она лелеяла мечту — теперь мечта улетучилась. Ванджа заговорила деловым тоном:

— Ты небось ломаешь голову, зачем я тебя позвала. Хочу предупредить: они решили убрать тебя, уничтожить так же, как в свое время адвоката.

— Кто «они»?

— Кимерия, Чуи, Мзиго. Мне это доподлинно известно, неважно откуда. Это лишь часть обширного плана. Они хотят раздробить профсоюзы на множество крошечных организаций по племенному признаку. В каждой из них будет вступительная клятва на верность под страхом смерти. Потом вожаки этих племенных ячеек составят национальный фронт, где верховодить будет КОК. Цель этой затеи — устранение подрывных элементов, якобы изменивших своему племени, его культуре, его имущественным интересам в пользу иноплеменцев.

— А кого же прочат на роль руководителей?

— Да уж не такую голытьбу, как ты. Впрочем, пока что до конкретных имен дело не дошло.

Помолчав, Карега произнес, точно обращаясь к самому себе:

— Зря стараются, ничего у них из этой затеи не выйдет. Рабочие, крестьяне — словом, простой народ, массы теперь уже не те, что раньше; племенным родством, славным прошлым, региональными ассамблеями и прочей чепухой нас не проведешь. Мы голодаем, сидим без работы либо получаем так мало, что едва сводим концы с концами. Мы не позволим иностранным компаниям, банкам, страховым агентствам и местным толстосумам, хозяевам фирмы «Тенгета», новоявленным черным помещикам с их огромными угодьями и бесчисленными домами, не позволим этим двум группам, а также их заступникам в парламенте, университетах, школах, церквах, не позволим их армии и полиции — всем хозяевам краденого добра вечно править и помыкать нами. Нет, Ванджа, возврата к прошлому нет, народ никому не позволит жать там, где они не пахали, набивать брюхо плодами чужого труда, складывать в банки деньги, политые чужим потом. Пусть знают: на каждого Кимерию найдется сто тысяч Карег. Кимерия может убить адвоката и еще десяток таких же, как он. Но миллионы бедных и обездоленных способны сами за себя постоять. Сплотившись, они возьмутся за оружие и изменят условия своего существования, покончат с угнетением, вернут себе богатство, которое принадлежит им по праву. Да так уже и происходит повсюду — в Мозамбике, Анголе, Зимбабве. Тебе, может, показалось, что рассказ о твоем деде оставил меня равнодушным? Знай же: твой дед, по-моему, стоит сотни таких, как твой отец… Нет, старые времена не вернуть! Рабочие и крестьяне Кении пробудились от спячки. — Он поднялся. — Однако спасибо за предупреждение. В самом деле, я очень тебе признателен… Жаль, что ты на их стороне. КОК и империализм выступают за богатых против бедных. Они обирают бедняков и пуще всего боятся, что массы выступят единым фронтом. А ты заодно с нашими врагами.

Она тоже поднялась, приблизилась к нему вплотную, в ее глазах сверкала ненависть, во всей осанке — гнев и гордость.

— Нет… Неправда, неправда! Я боролась с ними единственным доступным мне способом. А ты? Это ты сделал меня такой, какая я теперь. Ты ушел, ушел. Я уговаривала тебя, лила слезы, но ты ушел и теперь еще смеешь винить меня! — Внезапно голос ее смягчился: — Мне так одиноко… Богатство тяжелым камнем висит на шее. Останься хоть до утра… как прежде… — И снова что-то в ней изменилось, она вдруг закричала, но будто не Кареге, а кому-то невидимому — то был резкий крик отчаяния и безысходности: — Неправда, неправда! Я любила жизнь! Карега, верни мне ее… я умираю… умираю… без ребенка!..

Он отвернулся, гоня прочь сострадание, в его положении нельзя было поступить иначе. Он должен быть твердым, уверенным в себе.

— Неважно, кто ты теперь. Ты сама выбрала, на чью сторону стать. У меня нет к тебе презрения, и я тебе не судья… Только я убежден: нельзя сражаться с Кимерией, если сам уподобился ему… стал его союзником. Кимерию не обыграешь, играя в его же игру. Нет, нам нужен новый мир, где не будет ни кимерий, ни чуи, где богатство нашей земли будет принадлежать всему народу, не будет паразитов, распоряжающихся чужими жизнями, все будут трудиться во имя счастья и всеобщего процветания.

Он ушел, оставив ее у порога. Так ее и застал Абдулла.

Все последующие дни Ванджа неотступно думала о случившемся. Казалось, все это было неизбежно: ее окончательный разрыв с Карегой, союз с Абдуллой. Абдулла принес ей новость об успехах Иосифа в Сириане. Это ободрило ее, улучшило настроение после отповеди Кареги, вселило гордость и отчасти надежду. Она помогала Иосифу, пожалуй, это единственное в ее жизни доброе, бескорыстное, щедрое дело, которое не навлекло на нее беды. В остальном что у нее за жизнь! Она носила мечты в треснувшем сосуде. Теперь мечты улетучились. Даже оглядываясь назад, Ванджа не могла найти в душе и следа былых грез и ожиданий. Кимерия первый сделал пробоину в сосуде. Прав Карега, она не только не противилась этому, но сама сделала свой выбор. От себя правды не спрячешь. И нечего винить родителей или Кимерию — она сама могла встать на путь борьбы. Вот дед иначе распорядился своей судьбой. И ее отец сам решил свою участь. И Карега. Каждый выбирает для себя: принять или отвергнуть. Люди сами определяют свое место по ту или другую сторону баррикады. Ванджа — точно сказочный богатырь, который, вернувшись домой, обдумывает свои поражения, не стыдясь, а гордясь ими, словно и в поражении есть некая заслуга и геройство. Она сама решила умертвить собственное дитя. Сделав это, Ванджа загубила и свою жизнь, погрязла в богатстве и разврате. Тоже «славное достижение»!.. Она старалась разобраться теперь во всем беспристрастно, не перекладывая вину на других.