Игорь Козлов - Время «Ч»

В лаборатории стоял острый запах химикатов. В колбах, соединенных трубочками и змеевиками, что-то булькало, пыхтело.

— Ирка, где тебя носит? — раздраженно крикнула коренастая толстушка, но, увидев Павла, сначала осеклась, а потом тут же оправилась и радостно завопила: — О! Кто такой? Жених?

— Защитник, — улыбнувшись, сказала Ирина.

— В футбол, что ли, играет?

— Защитник Отечества.

— А-а-а… — разочарованно протянула толстушка и, на ходу сбрасывая с плеч белый халат, протараторила: — Давай скорее… Через пять минут тебе параметры снимать. Я побежала!

Ирина открыла шкаф, достала свой халат. Он был немного ей великоват.

— Меньших размеров не выдают, — смущенно сказала она. — А шить я не умею… Девушка золотая, только руки глиняные. Садись… — Ира указала на круглую табуретку.

— Что это у вас? — спросил Кондрашов. — Прямо как в аду.

— Новую технологию отрабатываем, — ответила Ирина. — Дело кропотливое, нудное, но другого пути нет…

Она взяла пухлую тетрадь и стала тщательно списывать в нее показания всех приборов. Затем посмотрела какую-то таблицу, задумалась. Заглянула в бак, сцедила в мензурку желтоватую жидкость.

— Ну вот. Теперь можем целый час спокойно общаться.

Ира подошла к Павлу, провела ладошкой по волосам.

— Какие мягкие… Мягкие волосы — у добрых людей. Ты добрый, Паша?

— Не знаю.

— Могли бы убить… Никогда бы не встретила тебя… не гладила эти волосы…

Она наклонилась, поцеловала его в губы — тихо, ласково.

Руки, глаза, губы…. И снова, снова…

Пропал старший лейтенант Кондрашов — совсем пропал.

…Павел вернулся домой в три часа ночи. Бабуля не спала, нервничала. Но, заметив озарение на его лице, охнула, перекрестилась, чуть слышно сказала: «Слава тебе господи, влюбился!..»

Они виделись каждый день. Кондрашов встречал Ирину утром и провожал до комбината. Потом возвращался домой и терпеливо ждал того часа, когда она закончит работу.

Они бродили по тенистым улочкам Глебовска и говорили, говорили, вспоминая мельчайшие подробности своей жизни. Они хотели все знать друг о друге…

Кондрашову было хорошо с Ирой. Не нужно было выпендриваться, казаться значительнее, умнее… Она принимала его таким, какой он есть. Павел чувствовал это и был ей благодарен.

Ирина забросила студию; несколько раз приходили гонцы от Генки и Равича — она сказала им, что заболела.

Наверно, она сказала правду… Как еще это назвать? Угар? Наваждение? Забытье? А может?.. Чудное это слово — любовь. Страшное… Они его ни разу не произносили.

Кондрашов, чтобы скоротать время, зашел во двор известного всему Глебовску огромного, помпезного дома, построенного еще в тридцатые годы. Посреди двора располагалась спортивная площадка, украшенная, как было принято в те времена, гипсовыми монументами футболиста, девушки с веслом и скульптурной группой «Пионеры-туристы». Конечно, на всем лежал отпечаток прошедших лет: металлические штанги поржавели, деревянные детали беседок и лавочек — сгнили. Не пожалела эпоха и гипсовые шедевры, превратив их в осколки. Но мальчишки на это мало обращали внимания. Им было важно, что есть место, где можно играть в футбол. В новых микрорайонах ничего подобного не было. Поэтому эта площадка пользовалась большой популярностью. Когда на ней начинался очередной «матч века», ее обступали привлеченные радостными воплями местные жители, а некоторые молодые мужики, не выдержав соблазна, вступали в одну из команд и сражались честно и благородно, подчиняясь всем правилам мальчишеской игры.

…Кто-то из футболистов запулил мяч под забор. Виновник, конечно, был послан исправлять свою ошибку. Когда он пробрался сквозь заросли гигантских лопухов, все услышали его изумленный вопль:

— Ого! Дуйте сюда!

Обе команды, а вместе с ними и Павел ринулись на этот зов.

Оказалось, что в углу двора раньше был сектор для городков. Столь популярная в тридцатые годы игра в наши дни захирела, и два заасфальтированных квадрата постепенно заросли травой. Но самое интересное состояло вот в чем: в нескольких местах асфальт был выворочен, словно его бомбили сверху, и в этих рваных воронках торчали белые шляпки грибов.

— Ну и ну! — восторженно сказал Кондрашов. — Неужели асфальт пробили?

— Сильный гриб! Шампиньон! — послышался за его спиной знакомый голос.

Павел оглянулся. Это был Равич. Рядом с ним на поводке стоял большой серый дог.

— В детстве я эти грибы в горшках выращивал. Изучал проблему бессмертия… — улыбнувшись, сказал Равич.

— Как это… проблему бессмертия? — спросил Павел. Он был так удивлен, что даже не поздоровался.

— Интересуетесь? — иронично произнес Равич. — В юности меня волновал такой вопрос: если живое существо — совокупность химических реакций, то можно ли поддерживать его биологические процессы в стабильной стадии?.. Я понятно говорю?

— Да, — кивнул Кондрашов.

— Был я пытливым юношей, вроде вас… и решил произвести эксперимент. Создать постоянные условия для растения и посмотреть, что есть старение: программа, присущая всему живому, или следствие воздействия внешней среды. А для опыта выбрал именно шампиньон, потому что в грибах, в отличие от других растений, не происходит фотосинтез: они, как и животные, питаются готовыми органическими веществами. Это очень, важно для создания стабильных условий существования. Согласитесь, что жизненный путь, скажем, лопуха… — Равич сделал выразительную паузу, — четко определен цикличностью солнечного освещения. И тут уж провести «чистый эксперимент» никак нельзя — нужно остановить движение планеты!

— Значит, бессмертной может быть только плесень? — усмехнулся Павел. — Ей солнце не нужно…

— Вот-вот… — скривил рот Равич. — Рос у меня один долгожитель, который побил все рекорды, и, с точки зрения шампиньона, можно сказать, что он жил вечно… — Юрий Григорьевич нарочито тяжело вздохнул и, ухмыльнувшись, добавил: — Потом, правда, его жизнь трагически оборвалась…

— Каким образом?

— Бабка срезала на жаренку! Оказывается, она потихоньку паслась в моей плантации… Уж больно, старая, грибы любила!

Мальчишки давно убежали играть в футбол. Только Кондрашов и Равич стояли у асфальта, изуродованного нежными, хрупкими грибами.

— Что с Ириной? Она действительно больна? — неожиданно, без перехода спросил Равич.

— Нет.

— Тогда передайте ей, что для настоящей актрисы такие загулы непростительны! Я отчислю ее, несмотря на все заслуги перед студией! Или… вы решили увезти ее на границу?

— Такого разговора пока не было.

— Знаете, Павел, хочу дать дельный совет — оставьте ее… Ирина — взбалмошная, непостоянная. А вы, похоже, серьезно прикипели.