Игорь Козлов - Время «Ч»

Позицию мы занимали отличную: я лежал у дерева на краю лощины, а Семушкин — метрах в тридцати за мной, но уже внизу — прямо у ручья, среди больших валунов.

План у нас был такой. Если я замечаю нарушителя, идущего по дну лощины — даю условный сигнал. Затем пропускаю его так, чтобы он оказался между мной и Семушкиным. Потом, окрикнув нарушителя, иду на задержание, а Семушкин прикрывает мои действия.

Как же все это произошло?.. Сейчас мне трудно восстановить в памяти детали и подробности… Отчетливо я помню только начало боя… До того момента, как вскрикнул раненый Семушкин… Правда, тогда я подумал, что его убили. А крик, который он издал, был скорее похож на всхлип — такой жалобный, детский…

Они возникли внезапно. Выплыли из тумана и шли тихо, как призраки, мерно покачиваясь в одном ритме. Было в этом видении что-то нереальное, фантастическое… Но во рту у меня сразу пересохло, и зубы застучали: инстинкты действуют быстрее, чем сознание.

Их было двое…

«Вот, значит, какой расклад…» Я точно помню, что именно эта нелепая мысль промелькнула у меня в голове, и дрожь сразу исчезла. Я дернул бечевку — другой ее конец был у Семушкина — и через несколько секунд уловил ответный рывок — Гриша меня понял.

Призраки приближались. Они двигались прямо к валунам, за которыми укрывался Семушкин. И вдруг случилось непоправимое. Видимо, Гриша хотел поменять позицию: он приподнялся, камень хрустнул под его сапогом — и тут же раздался странный, чавкающий хлопок: «чох…» И я услышал, как Семушкин всхлипнул, жалобно, как ребенок.

Потом я понял, что они стреляли на звук. Потом… Но тогда от этого всхлипа во мне что-то оборвалось. Я вскочил и хриплым, страшным голосом закричал:

— Стой! Руки вверх!

И сразу же снова раздалось: «чох… чох…» (Как будто в резиновых сапогах по болоту идут.) От дерева, за которым я укрывался, отскочила щепка и больно впилась мне в щеку. Теперь-то я смекнул, что означает этот «чох…». Так звучит выстрел карабина бесшумного боя.

Они были внизу, а я — наверху. Укрыться им было трудно. Вот оно — упражнение номер… ночные стрельбы… Одного я уложил сразу: он вскинул руки и плюхнулся прямо в ручей. Второго решил брать живьем.

— Бросай оружие! — приказал я. Мой голос эхом отозвался в лощине.

«Призрак», видимо, понял, что он у меня на мушке. Лазутчик, немного помедлив, кинул свое «устройство» — металл лязгнул о камни; поднял вверх руки.

Но стоило мне выйти из-за дерева, как он каким-то немыслимым кульбитом прыгнул в сторону и тут же грянул громкий выстрел.

Я почувствовал удар в плечо. Он опрокинул меня на землю.

«Призрак» метнулся вверх по лощине, в сторону границы. Я судорожно подтянул одной рукой автомат, уперся им в корень и дал очередь: пули хлестнули прямо перед его носом.

Нарушитель рухнул как подкошенный. Затаился… Он ждал, когда я снова встану, чтобы осмотреть свой «трофей». Но я, во-первых, специально бил впереди него и, стало быть, точно знал, что он невредим, а во-вторых, при всем желании не мог бы встать: что-то липкое, теплое текло по плечу; левая рука не слушалась меня; леденящая боль ползла по телу.

Схватив разгоряченным ртом несколько глотков воздуха, я крикнул:

— Лежать! Пошевелишься — убью…

Для верности я прицелился в камень, торчащий рядом с его головой, и нажал на спусковой крючок. Ударил выстрел. Нарушитель дернулся, съежился…

Потом стало тихо. Кричать уже не было сил. В глазах у меня помутилось. «Неужели потеряю сознание?» — мелькнула отчаянная мысль. И сразу туман рассеялся: нарушитель лежал в той же позе… лощина… ручей…

«Вот… Надо о чем-то думать… Если почувствую, что конец, я его, гада, прищучу… Не уйдет…»

Боль в плече начала дергать, а в голове что-то затикало, будто включили взрывное устройство.

Лазутчик встрепенулся. Он, наверно, догадался, что его противник ранен.

— Лежать… — прохрипел я и, стиснув зубы, нажал на спусковой крючок. Одиночный выстрел щелкнул зловеще, как кнут.

«Пусть знает, что живой… В случае чего, я его уложу… На это сил хватит…»

Неожиданно, совсем рядом, бухнула ракета — зеленый шарик, шипя, разбрасывая горячие искры, впился в небо, осветив все вокруг сизым мерцанием.

«Семушкин!.. Жив, родной… Семушкин…»

Прошло несколько минут. И снова теперь уже красная ракета взлетела вверх.

Я представил себе: раненый Гриша, лежа на спине, слабеющими пальцами выковыривает из ячейки гильзу, чтобы дать сигнал, и уже мчится к нам на помощь тревожная группа, и выдвигаются соседние наряды…

Теперь я точно знал, что дождусь.

Сознание как бы раздвоилось: одна половина, не отрываясь, следила за нарушителем, а вторая — воспринимала все то, что происходило во мне. А там жила и нарастала боль, полыхал жар и одновременно трепетал озноб.

Гул мотора… Свет прожектора…

«Предупредить надо…» — сквозь забытье подумал я, оперся на здоровую руку и, сделав последнее усилие, чужим, визгливым голосом прокричал в ту сторону, откуда бил ослепительный голубой луч:

— Ребята… Он живой… С оружием…

Потом все закачалось, закружилось: лощина полетела вверх, а звезды оказались внизу…

В Москве на улице Большая Бронная есть музей пограничных войск. Когда подрос мой сын, я привел его сюда. Мы переходили от экспоната к экспонату, и я рассказывал ему о первых пограничниках, ходивших в лаптях по размокшим дозорным тропам, о сражениях с бандами басмачей, о тех, кто принял на себя внезапный удар фашистов… Я рассказывал о разных поколениях воинов границы. Все они выполнили свой долг. Каждый на своем посту…

И, может быть, чуть дольше я задержался у одного из последних стендов: за толстым голубоватым стеклом лежит снаряжение ликвидированной разведывательно-диверсионной группы — карабины бесшумного боя, пистолеты, ножи…

— Папа, как звучит выстрел этого карабина? — спросил меня сын.

И я ответил:

— Представь себе, в резиновых сапогах идешь по болоту: «чох… чох…»

В ту ночь начальник заставы капитан Михайленко как нормальный человек спал дома… В ту ночь на заставе дежурил его молодой заместитель — лейтенант Климов.

А под утро, когда снился капитану удивительный сон, неожиданно зазвонил телефон. Михайленко вскочил, схватил трубку и тихо, чтобы не разбудить жену, сказал:

— Слушаю…

— Извините, товарищ капитан, — робко начал Климов. — Тут вот какое дело… Приехал геолог. У них рабочего убили.

— Сейчас буду.

Михайленко положил трубку, с сожалением посмотрел на разрумянившуюся во сне жену и на цыпочках вышел в соседнюю комнату. Здесь он надел форму, чертыхаясь натянул непросохшие за ночь сапоги — всю неделю лил прямо-таки тропический дождь.