Тамара Лисицкая - Идиотки

— Весело? — кричал Дима. — Сейчас будет еще веселее!

Только врожденная галантность и хорошее воспитание не позволяли Лене сейчас хорошенько прикрикнуть.

Они приехали куда-то. Там было много людей в странной одежде. Там были военные машины и еще какая-то техника. Там все улыбались Диме, а заодно и ей.

— Что мы тут делаем? — уныло спросила Лена. Ей, конечно, очень нравились военные машины, но все-таки…

— Сейчас будет момент истина!

Лучше бы сейчас случился момент дивана. Или хотя бы раскладушки…

Когда люди о чем-то тайно говорили с Димой, странно поглядывая в ее сторону, она молчали. Когда их явно от чего-то отговаривали, она молчала. Звучали настораживающие фразы: «Не сезон», «Сумасшедший», «Я ответственность на себя не возьму», «Мы не прыгаем уже месяц», «Сам будешь виноват»… Когда их, весело выругавшись, куда-то увели, она все еще молчала. Потом, когда им стали надевать какие-то странные штуки, она слегка удивилась. Потом они увидели самолет.

— Ну, вот! — Дима весело хлопнул варежкой по фюзеляжу. — Вот она! Цель нашего приезда!

— Это что?

— Это? — Дима испуганно всмотрелся. — Кажется, самолет!

— Я понимаю! Что я делаю рядом с самолетом?

— Действительно! Что ты делаешь рядом? Срочно внутрь!

Лена улыбнулась: секундочку! Я, конечно, очень благодарна, но… Я даже готова простить то, что ты разбудил меня ни свет ни заря… Но если мы быстро уедем, не успев нанюхаться этих самолетных запахов, я прощу и забуду…

Наташа проснулась от звонка Анжелики.

И сразу поняла, что происходит.

— Ты уверена?

— Да! — радостно пискнула сестрина. — Это точно оно!

— Вызвала «скорую»?

— Нет! Тебе первой хвастаюсь!

— Я скоро приеду, но ты не жди меня, слышишь? Вызывай «скорую»! Где Э.?

— Звонит кому-то! Принимает поздравления!

— Рано еще! Пусть делом занимается!

Несмотря на воскресенье, господин Г. вошел в ситуацию и довольно быстро собрался, сделав только одну маленькую паузу — кофейную. Без кофе он не мог начать день.

— Сейчас! — она слизывал масло с бутерброда. — Одну минуту! Одна минута ничего не решит! А потом мы быстро поедем и постоим под окнами!

Наташа, конечно, нервничала.

Когда они приехали к роддому, там уже разбили лагерь какие-то музыканты. Они стучали барабанными палочками по замерзшим скамейкам и пели песни. Гитарист Э. ходил очень взволнованный.

— Я просился с ней! — заорал он, увидев Наташу. — Но меня не пустили!

— И правильно! — весело заметил Г. — Не мужское это дело! Ты свою работу сделал!

Наташа не слушала их, топталась под окнами, пытаясь вычислить, откуда можно ждать помощи. Потом начала переговоры с санитаркой.

Та сломалась на шоколадке и пошла узнать, что слышно. Вернулась довольно скоро.

— Все у них хорошо, чувствует себя нормально, улыбается. Акушерка говорит, что рожает очень легко, всем бы так. Через полчасика, думает, родит!

Через полчасика!

Г. уехал в офис, просил звонить. Музыканты тоже потихоньку разбрелись. Осталась Наташа и гитарист Э.

— Ты меня все еще не любишь? — спросил он.

— Мне все равно.

— А мне нет. Слушай, раз сегодня такой день… Давай мириться?

— Я с тобой не ссорилась!

— Ну, тогда давай просто так… Без ссор! Я хочу, чтобы ты знала: я очень люблю твою сестру, и вообще…

— Прекрасно.

Гитарист Э. замолчал, улыбаясь, пинал камешек.

— Я не знаю, за что ты меня так ненавидишь, но если можешь — прости меня!

А как можно простить тот танец на свадьбе у Яковлева? И как можно ему простить то, что у него где-то есть другие малолетние дети… Наташа подумала об этом и скрипнула зубами, но смолчала.

— Я молодой был, не очень умный… Я и сейчас не очень умный… Но сейчас я научился ценить людей… Я тебя ценю, уважаю… Ты сильная и мудрая… Хотелось бы дальше как-то дружить с тобой, если это возможно… Я исправлюсь…

Наташа не ответила. В принципе сейчас, когда Яковлева нет, все прошлое вряд ли имеет историческую ценность. А вот будущее имеет.

— Слушай, Э… А где твои дети?

— Дети? — он чуть-чуть удивился.

— Ну, да! Помнишь? На той свадьбе… На моей последней свадьбе… Ты тогда сказал, что у тебя есть дети… Два мальчика!

Он молчал.

— Обманул меня тогда, да?

Пусть сейчас скажет правду!

Пусть скажет правду, и тогда станет понятно, ради чего она тогда не ушла… А если бы ушла, все сложилось бы иначе… Многое сложилось бы иначе…

— У меня… действительно есть дети… Два мальчика… У меня есть два мальчика, они живут с моей бившей… У них другая семья, другой папа… Мы видимся, Анжелка их знает, они знают Анжелку… Живут хорошо, не бедствуют, называют меня дядей Э., учатся играть на гитаре… Наладили какие-то отношения, я же все понимаю… Стараюсь не ломать им жизнь, я для них друг семьи, а папа — другой человек, который… Ну, там нормальный мужик, мы с ним знакомы… В общем, конфликта нет, если тебе это интересно… Ошибки молодости превратились в классных, счастливых пацанов, которые уже ходят в школу…

Стало полегче. Надо было его сразу спросить, не мучиться столько времени.

— Я просто хочу, чтобы Анжелка была счастлива!

— Я тоже этого хочу, Наташ!

— Тогда претензий не имею.

Гитарист Э. горестно усмехнулся — к нему не имеют претензий…

Ну, что ж… И то хорошо!

Потом у него зазвонил телефон.

— Да! — закричал он диким голосом. — Да! Мальчик??? Три восемьсот??? Пятьдесят пять??? А-а-а! Я тебя обожаю!!!

Оторвался от телефона и заорал, сверкая глазами:

— Сын! Сын!

Потом на секунду пришел в себя, вернулся к трубке:

— Анжел, тут Наташа! Переживает очень! Поговори с ней!

Ну, спасибо.

Наташа взяла его телефон.

— Анжела?

— Наташка!

— Ну, что? Как ты?

— Супер! Рожала бы и рожала! Такой миленький, красный! Так скандалит!

— Что врачи говорят?

— Говорят, что мы молодцы! Что родили красиво! Что малыш здоровенький, крепкий! Я так рада!

— Ты сейчас где?

— Пока лежу в послеродовой, надо два часа отдыхать! Но я бы уже сейчас побежала к окну!

— Лежи!

— Послушай, это он кряхтит!

Наташа слушала странные звуки, точнее, никаких звуков, кроме общего фона, звуки ребенка еще такие слабые, что им не пробиться, но сам факт! Слушала и улыбалась…

Ирочка проснулась от того, что Маруся требовала еду. В последний раз она ее требовала два часа назад. А перед этим требовала три часа назад. И перед этим тоже требовала. И, в конце концов, Ира перестала понимать, где день, где ночь, где все остальное. В любое время суток она либо кормила, либо пыталась поспать, что тоже не очень получалось.

— Заткнись! — рявкнула Ирочки и сунула лицо в подушку. Никаких сил! Никаких!

У нее еще не зажили раны, она не могла толком сидеть, вдобавок ко всему, Ирочку убивала ее собственная грудь. Время от времени она так наливалась молоком, что становилась каменной и дико болела, и Ирочка неумело сцеживалась и плакала от каждого прикосновения.