Тамара Лисицкая - Идиотки

— Шрам?

— Конечно, а как вы думали? Пол-лица ребенок стесал! Лучше следить надо было! А то бегают черт знает где!

И снова Маргарита Петровна промолчала. Она прижалась к Лениной макушке и с ужасом думала, что было бы, если бы Лена бежала первой… Потом ей до боли становилось стыдно за такие мысли, она начинала соображать, как сообщить о Наташе Капитолине Михайловне. И не могла даже представить интонацию, а не то что нужные слова.

Слава Богу, хирург не настаивал на немедленном оформлении и забрал Наташу на операцию сразу же. Еще час Маргарита Петровна и Лена кружили но коридору, сидели на холодных твердых стульях, сбитых в один ряд. У Маргариты Петровны не было двушки, чтобы позвонить, а на улице становилось все темнее, и Капитолина Михайловна наверняка уже искала дочь.

Потом врач в приемной сжалилась, позволила сделать один звонок, и Маргарита Петровна набрала… Костика.

— Извини.

— Да не за что! Ты меня не отвлекла. Я как раз сочинял пятнадцатый сонет…

— Мне нужна твоя помощь!

Костик удивленно присвистнул.

— Тут с Лениной подружкой беда, она в больнице… Прошу тебя, позвони ее матери, я не смогу! Я не знаю, что ей сказать… Да и занято может быть…

По звонкому молчанию в трубке было понятно, что Костик слабо представляет себе такой разговор с совершенно незнакомой женщиной.

— Хорошо… Давай телефон.

Маргарита Петровна с облегчением вздохнула.

Хирург не ожидал, что в полночь его будут ждать в холле какие-то безумные, плохо соображающие люди. Он собирался домой, у него был трудный день… А тут вдруг приходит санитар, ругается, говорит, что посторонние мешают работать, а уходить не собираются и целый вечер требуют хирурга на разговор.

— Вы родители?

— Нет, но мы близкие друзья! Почти родственники!

Испуганная толстая девочка, женщина скучной наружности и мужчина с лицом алкоголика. Хирург вздохнул.

— Состояние девочки стабильное, она спит. Ей дали успокоительное, так что до завтра, до обеда, можете не приезжать. Операция прошла успешно. Что вас еще интересует?

— Каковы перспективы? Сколько она здесь пробудет? — спросил мужчина.

— Пока рано говорить, но обычно дети быстро становятся на ноги.

— А ей больно? — спросила девочка.

— Нет. Сейчас уже нет. Что-то еще?

Хирург подождал две секунды, потом направился к себе, к плащу, к чемодану, к возможности поехать домой.

За спиной зашуршал полиэтилен, было слышно, как мужчина что-то передал женщине.

Она догнала хирурга, робко сунула ему в руки пакет, в котором звякнули бутылки.

— Ну, зачем это? — устало возмутился хирург, но остановился и пакет не вернул.

— Возьмите, пожалуйста!

Женщина неловко улыбнулась, нелепо дернулась, не зная, куда ей дальше.

— А скажите, доктор… Она слишком… испортила себе лицо?

— Ну, я собрал все, что мог. Сильное повреждение брови, рваная рана щеки, сломан нос, разорвана губа… Но будем надеяться на лучшее… Вы не мама, нет? Тогда я вам скажу. Красавицей ей, конечно, уже не бывать. К сожалению, в таких случаях медицина бессильна. Нет, вы потом сможете специальные пластические операции сделать, если захотите, но шрамы все равно останутся. Зато мы исключили заражение, и это уже хорошо.

Маргарита Петровна охнула и прикрыла рот ладонью.

Хирург напоследок кивнул ей, мужчине и девочке, плотно сросшимся на заднем плане.

Впереди у него была долгая дорога домой, и кто мог осудить уставшего человека за то, что дорога волновала его больше, чем нос незнакомой девочки.

— Хочется, чтобы новый 1990 год был… лучше, чем 1989! Все! Давайте пить!

Маргарита Петровна улыбнулась, вздохнула. Костя, как всегда, оригинален.

Вместе уже несколько лет, а все равно удивление, а в приличных компаниях иногда и чуть-чуть смущение. Это не человек, это специальное приложение к нему: ни дня без безобразия. Как будто перед Костиком стоит такая задача — не повториться ни в чем: если вчера встал рано и писал стихи под кофе, то сегодня проспит до девяти, а потом начнет, не умывшись, чинить бачок. С ним все было необычно, ново, но часто и страшно утомительно. А еще он умел быть трогательным, сентиментальным, вязал крохотные букетики и развешивал их на ручках дверей, или писал записочки, или вырезал бумажные сердца, которые неожиданно выныривали из любимой книги. Маргарита Петровна раньше с такой рукотворной щедростью не сталкивалась и периодически нервничала. Ей казалось, что Костик играет, остается клоуном даже когда они вдвоем…

— Мам, я побежала?

— Куда?

— Ну, к Ирке! У нее родики… родители уехали! Мы у нее встречаемся!

— Ничего себе! — Маргарита Петровна отставила бокал. — Хорошенькое дело — уйти из дому в двенадцать ночи!

— Ма, я уже большая! Мне пятнадцать лет, между прочим!

— А мне, между прочим, сорок пять, и что? Я же не ухожу из дому за полночь!

— А тебе просто некуда идти! — Лена улыбнулась. — Ма, я же никуда не денусь! Я буду у Иры. Могу остаться до утра, могу вернуться, если соскучишься!

— Ой, Лен, — Маргарита Петровна вздохнула. — Не могу я так… Не пущу… Прости.

— Что тут у вас за новогодний консилиум? — Костик обнял обеих, выдохнув шампанским. — Предлагаю перенести прения на утро, гости ждут.

— Костя, она хочет уйти к Ире! — Маргарита Петровна все яснее понимала, что никуда одну Лену не отпустит. — Ночью! Нашими бандитскими дворами!

— А что, это единственная проблема — дворы?

— Ну-у-у-у…

— Тогда вопрос снимается. Я сейчас одеваюсь, провожаю Лену к Ире, потом возвращаюсь, и все довольны!

— Здорово! — Лена чмокнула Костика в щеку. — Дядя Костя! Ты клевый!

— Я суперклевый! И я пошел одеваться!

Маргарита Петровна вздохнула. И потом уже в безмолвной тоске и печали следила за тем, как Лена натягивает старые сапоги со скошенной пяткой, как Костик швыряется в нее шапкой, а она — в него. Детский сад!

Время летит… Еще на днях Лена боялась войти в темную комнату и автоматически брала маму на улице за руку. И вот — пожалуйста. Огромная девица с волосами ниже попы. Упрямая. Восторженная. Копия папы, только молодой и женский вариант. Иногда Маргарите Петровне становилось страшно: ну как могла вырасти такая… здоровенная… из крошечной девочки, робкой и вечно читающей где-то в углу книжку? Какое отношение имеет Маргарита Петровна с ее тонкой серой костью к этой рыхлой, рыжей, конопатой, грудастой, умничающей девице?

— Шарфик не забудь!

— Не забуду!

Дверь захлопнулась.

И Костик поскакал вниз по лестнице, громко поздравляя соседей, которые тоже выползли на лестничные клетки, курили, смеялись и звякали посудой.

— Дядя Костя! Ну, поговорите как-нибудь! Мама вечно боится!