Николае Русу - Лия

— Лия…

В то же мгновение сильный удар зажег искры в моих глазах. Обескураженный, ничего не понимая, я выбросил вперед руки. И сразу же град ударов обрушился на меня. Кто-то процедил сквозь зубы:

— Точно он… жених… ничего, пропадет у тебя охота бегать за Лией… больше не приедешь…

Я сжал челюсти и, не издавая ни единого стона, отчаянно защищался. Что-то тяжелое ударило меня по ребрам и пресекло дыхание. Повалился на землю, и все уплыло в тишину и мрак…

…Вдруг почувствовал резкий запах йода, сердце испуганно забилось — что со мной? Я лежал с закрытыми глазами, вытянувшись на холодной и белой постели, мои уши, казалось, забиты ватой, в которой кто-то ковыряется. Удивительно, однако, что придя в себя, я вспомнил каждую подробность, каждое слово.

Руки и ноги были на месте — я их чувствовал, и голова, несмотря на жжение в ней, похоже, тоже невредима. Да! Меня избили. Господи, в какую заваруху я попал!

Целую неделю врачи оберегали меня от малейшего волнения, никому не позволяли навещать, и я быстро шел на поправку. Потом ко мне пришли гости: Марин и Петря.

— Как ты себя чувствуешь? — спросил Марин, внимательно глядя на меня близорукими глазами.

— Получше.

— Кристиан, ты не беспокойся, эти змеи от меня не укроются, — возбужденно проговорил Петря, гневно сверкая глазами и большой ладонью поглаживая пряди своих кудрей. — Я уже кое-кому мозги вправил.

— Расскажи все как было… — попросил меня Марин.

Я пожал плечами в затруднении, не зная, что делать — рассказать правду или соврать.

— Как тебе сказать, я вышел на улицу… почувствовал себя плохо…

— Так и есть, — радостно прервал меня Петря, обращаясь к Марину. — Кристиан вышел во двор, те его заметили, схватили, отметелили и отнесли к нашим воротам. Зачем? Потому что этот кретин Аугустин принял шутку всерьез, когда я сказал, что Кристиан приехал женихаться к моей сестре. Вот дурак! Лия его не переносит. И тогда он решил отомстить. Лии он не коснется — знает, что брат Петря сведет с ним счеты. Но он от меня не убежит. Отвалю ему одну плюху, все как миленький мне расскажет, даже имя кошки Наполеона вспомнит…

Я улыбнулся и утвердительно кивнул, чтобы Петря не подумал, что я сомневаюсь в его словах.

— А что было дальше — не знаю, — устало закончил я.

— Я тебе сейчас скажу, — успокоил меня Петря, усаживаясь рядом на кровать: — На рассвете Лия вышла на улицу, но тут же бросилась в дом и всех разбудила. Мы выскочили за ней, я и мать, и нашли тебя у ворот. Ты лежал на земле без сознания. Лия упала в обморок, что поделаешь, зеленая еще… Я отнес в дом тебя, мама — Лию.

Оставив тебя на попечение мамы, я побежал в сельсовет. Оттуда позвонил в район, и через час приехала «Скорая». Я каждый день звонил в больницу и интересовался, как ты себя чувствуешь. Когда нам сказали, что целые сутки ты не приходишь в сознание, мы очень забеспокоились, а Лия даже перестала есть. Потом уже, когда дело пошло на поправку, мы успокоились. Мама очень хочет тебя видеть. Ты понравился ей. Она приедет к тебе на днях.

Мы проговорили около двух часов. На прощание Марин прошептал мне так, чтобы Петря, ждавший его у двери, не расслышал:

— Кристиан, давай будем друзьями до конца. Мне-то ты должен открыть все без утайки. Когда ты выпишешься, сразу приходи ко мне. Ты знаешь, где я работаю.

— Когда буду уезжать, я позвоню тебе, Марин, и тогда поговорим…

Я мучительно ждал, что придет Лия, но она не появлялась. Именно это приводило меня в отчаяние: зачем я здесь? Кто меня притащил сюда? Ради кого эти жертвы? Но, может быть, и этого мало? Ничего не понимаю. Может, это и есть любовь?

Томимый мыслями днем, охваченный бессонницей ночью, я нигде не находил покоя. Наконец мне разрешили отправиться домой, в деревню к родителям. Теперь я избавлюсь от всех и начну все сначала. И не нужна мне эта Лия… И ты, Марин, прости меня, но я не позвоню тебе и ничего не расскажу. Зачем тебе знать про мою боль? К тому же ты обо всем догадался сам. Когда-нибудь, когда все будет в прошлом, я расскажу… И ты, Андрей, никогда не узнаешь причину моей задержки, а то, что я тебе написал, — чистой воды выдумка. А ты, Лия… Лия-Лия-жаворонок… Когда-нибудь, может, наши тропинки пересекутся, если и вправду ты станешь учиться на актрису, как сказал твой брат… Хотя и это наверняка плод твоей фантазии.

Я попрощался с соседями по палате, с медсестрами, с дежурным врачом.

В коридоре я задержался у зеркала и улыбнулся, увидев свое осунувшееся лицо и синяки под глазами. Я взялся за ручку двери, которая вела в большой внутренний двор больницы, но остановился. Я закрыл глаза и ощутил теплую волну, прокатившуюся по всему телу.

Я представил, что у дверей меня ждет Лия. Как ласточка, она выпорхнет навстречу, обнимет за шею и горячо прижмется ко мне. Затем возьмет под руку и зашепчет, глядя на меня своими ежевичными глазами:

— Я поеду с тобой, и мы подарим твоему деду шляпу. Ведь я сама ее выбрала.

— Но у меня нет ее с собой.

— Ничего, мы найдем другую.

— Лето уже кончается.

— А разве осенью не делают подарки?

— Тогда и дед сделает тебе подарок.

— ???

— Сказку про птицу счастья.

— Я согласна…

Я открыл глаза и отпустил ручку.

Я стоял у двери, сжав зубы, прилагая все усилия, чтобы не потерять сознание. И в это мгновение я подумал, что все-таки правы были греки, какими бы античными они ни были, когда говорили, что судьба человека — это его характер.

Осторожно я нажал на ручку двери.

Во дворе больницы, напоминавшем парк, деревья были залиты золотым светом, теплым и мягким, играющим в густых кронах, уже тронутых первой изморозью. Я еще надеялся увидеть Лию, мне не верилось, что она так и не придет ко мне, ведь не ради Марина же я сюда приехал. Я жадно разглядывал силуэты людей, меланхолично прогуливавшихся между деревьями, и отчаяние нарастало в моей груди.

Очутившись на улице, я стер дрожащей рукой капельки пота, выступившие на лбу, и поставил сумку на землю. В ней лежали рубашка, бутылка лимонада, электробритва и книга. В этой книге были стихи людей, от которых не осталось даже песчинки праха, но это были близкие мне люди, потому что они говорили слова утешения, снимающие тяжесть с моей души, в то время, как живая девушка — ветреное создание, авантюристка, бессердечная чертовка… живет в десяти километрах от больницы и даже не снизойдет до того, чтобы прийти ко мне и сказать: «Что ты делаешь, глупый? Любви тебе надо? Займись лучше своим делом!»

Из сторожки на проходной на мгновение высунулась чья-то голова, но я не придал этому никакого значения. Я знал, как любопытна жена сторожа, баба Надежда, часто заменявшая старика. И на самом деле, она вышла мне навстречу, с любопытством глядя своими близорукими глазами, и попыталась заговорить. У меня не было ни малейшего желания с ней беседовать, поэтому я отделался несколькими фразами и, сгорбившись, двинулся дальше, сжимая ручку сумки так, что побелели косточки пальцев. Мне дышать-то было трудно, не то что разговаривать с бабой Надеждой.