Николае Русу - Лия

— Он у меня вроде не пропадал…

— Неужели? Ты была простужена?

— Да, немного, но все прошло, и шеф усылает меня в командировку. Поэтому я тебе и звоню, чтоб ты знал, что мы сможем повидаться только на следующей неделе.

— Нина, но… я хотел спросить тебя… понимаешь, я должен написать маме… я думал, что уже говорил с тобой сегодня… мне необходимо знать — да или нет…

— Кристиан, извини, у меня нет времени, вот-вот отойдет автобус. Я постараюсь вернуться как можно скорее, и тогда мы поговорим. Не сердись. До скорого…

Боже мой, еще целую неделю! Странно, но мне казалось, что я больше не могу существовать без Нины. И теперь, когда вопрос требует немедленного разрешения, я должен томиться еще столько времени! У меня были разные причины видеть Нину своей женой. С одной стороны, от этого зависела дальнейшая судьба матери, с другой — мое полное одиночество и боль, причиненная мне Лией, унять которую может только бальзам нежности, сокрытый в душе Нины.

Волей-неволей пришлось ждать еще неделю. Я достал и отослал через одного односельчанина листья эвкалипта для мамы. Их нужно было запарить в ведре, развести настой пополам с теплой водой и использовать для ванн. Маму уже выписали, и из письма отца я узнал, что дед все время рядом с ней. Отец написал также, что маме, кажется, стало получше, и это известие обрадовало меня больше всего, хотя и я понимал, что домашние хотят меня успокоить.

Получив письмо, я сразу же сел за ответ. Я обещал приехать в следующую субботу и захватить лекарственные травы от женщины, которая вылечилась как раз от такой же болезни. Я сделал акцент на том, что о ней мне рассказала тетя Зина, мать Андрея, знакомая с моей матерью… Я замер в нерешительности — писать о том, что я скоро привезу невесту или притвориться, что забыл? В этот момент раздался стук в дверь и, не дожидаясь ответа, вошла Нина.

— Ты и в воскресенье работаешь, негодный! — сказала она вместо приветствия, и в ее глазах появилась радость.

Она присела к столу прямо передо мной, посмотрела на меня и, улыбнувшись, сказала, слегка наклонив голову:

— Здравствуй!

Мы оба рассмеялись.

Нина спросила с любопытством:

— Что ты пишешь?

— Письмо.

— Кому? Какой-нибудь лю…

— Маме.

— Как она себя чувствует? Лучше?

— Не знаю. Отец пишет, что лучше.

— Ладно, продолжай.

— Я не могу… из-за тебя.

— Из-за меня? — Она удивленно расширила глаза, легкий румянец покрыл ее щеки. — Я должна оставить тебя одного, да?

— Будь серьезной, — успокоил я ее и уже собирался спросить, не забыла ли она о нашем последнем телефонном разговоре и о своем обещании, но решил, что глупо продолжать толочь воду в ступе и пора брать быка за рога.

— Послушай, что я написал, — и я принялся читать последнее предложение, оставшееся незаконченным, — «Передай маме, чтобы она не беспокоилась, я уже говорил с Ниной и она сказала, что согласна…» Теперь скажи мне, что писать — «приехать на следующей неделе» или «приехать, но в следующем году, потому что сейчас она занята, думает…» Ну, так как быть?

Нина недоверчиво посмотрела на меня, отвела глаза и глянула снова, на этот раз решительно. Улыбка расцвела на ее губах, и она, покраснев, кивнула:

— Пиши «приехать»…

— Написал. А дальше?..

— Дальше так: «…как только достанем билеты…»

Я вскочил из-за стола и, охваченный радостью, крепко обнял и страстно поцеловал Нину. Она с трудом вырвалась из моих объятий и, закрывшись ладонями, как щитом, притворилась, что сердится, однако долго ей не удалось сохранять эту позу, и она засмеялась.

— Если б я знала, что ты будешь так меня истязать, то не пришла бы…

— Скажи лучше, как тебя пропустили?

— Я вошла как раз в тот момент, когда женщина на посту отлучилась и вместо нее сидел какой-то паренек.

— Превосходно, значит, мы отсюда больше не выйдем, потому что если появится бабец…

— Кристиан, посмотри, какой золотой день — солнце и небо, как в раю. Расцвели акации, а ты хочешь сидеть в комнате. Что мы здесь забыли, а?

В самом деле, ярко светило солнце, воздух, напоенный ароматом цветущих деревьев, был настолько чист и прозрачен, что можно было разглядеть точки машин, которые, словно муравьи, взбирались вверх и сползали вниз по шоссе, пролегавшем по холму далеко за городом. Мы доехали на троллейбусе до самого центра, затем пошли пешком. Молча держали друг друга за руки, и Нина отводила глаза, в которых светилась безграничная радость. Я чувствовал себя легким, как перышко, мне передалось ее желание не пропустить взглядом ни одного прохожего, ни один куст, ни одно дерево, ни один листок и цветок — хотелось, чтобы все видели и знали, как мы счастливы.

Нина взяла меня под руку, и мне казалось, что рядом со мной — цветок в нимбе яркого света, настолько она была хороша.

Мы дошли до парка и около получаса просидели на скамейке, переговариваясь только взглядами, и разглядывая парочки, которые прогуливались перед нами. Стемнело, но фонари еще не зажглись, и вечерние сумерки благоухали цветущей акацией, были наполнены затухающим шумом улицы, в кроне деревьев захлебывались соловьи.

Безмятежная тишина воцарилась в моей душе, не хотелось ни о чем думать. Мне было хорошо. Я бросил ленивый взгляд вдоль аллеи и обратил внимание на несколько силуэтов, выделявшихся на фоне прогуливающейся публики цветистостью своих одежд и раскованностью движений. Это были три молодые цыганки, дерзким взглядом рыскавшие по тенистой аллее, высматривая только им известно что.

Первая, совсем юная, лет тринадцати, бесстыдным взглядом разглядывала всех прохожих. Она что-то напевала, и из-за гибкости походки казалось, что она все время танцует. Ее взгляд встретился с моим, и во мне затрепетала давно погребенная, тонкая и болезненная струна. Я-то считал, что навсегда вытравил ее из своей души, а она, проклятая, оказалась еще живой. Помимо своей воли я опустил глаза. Цыганка сразу же подскочила к нам и с упорным бесстыдством схватила ладонь Нины:

— Давай погадаю, госпожа. Вижу, ты хорошая девушка, давай скажу, что тебя ждет, кого тебе надо остерегаться, кто твои враги, все тебе скажу…

Глаза Нины округлились, щеки покраснели и, удивленно улыбаясь, она потерянно посмотрела на меня.

— Девочка, — важно обратился я к цыганке, — ступай сперва выучи азбуку, сказки почитай, а потом приходи и рассказывай нам…

Видно было, что девчонка была полна амбиции и любой ценой хотела доказать мне, что сперва появилось яйцо, а уж потом курица. Она стала прямо передо мной, уперевшись одной рукой в бедро, и попыталась возразить:

— Господинчик, дай свою ладонь, и я скажу тебе все, скажу, кто ты и…

— Ну, давай-давай, ступай, а то отстанешь от остальных и заблудишься, — остановил я ее и, поднявшись со скамейки, мягко взял ее за локоть, указывая дорогу.