Николае Русу - Лия

Нина сидела с кривой улыбкой, застывшей на ее лице, и недоуменно разглядывала монету на ладони.

— Что она тебе сказала? — спросил я.

— Чтобы я хранила ее, она принесет мне счастье.

Нина внимательно смотрела на меня, пытаясь перехватить мой взгляд.

Я, однако, больше не осмеливался поднять глаз. Я молчал. Образ Лии продолжал стоять передо мной. Я чувствовал свою вину перед Ниной, но это казалось пустяком по сравнению с моими чувствами, вспыхнувшими с новой силой.

Мне показалось, что Нина что-то сказала.

— Что? — переспросил я.

— Вы давно знакомы?

У меня мелькнуло желание прикинуться невинным, все отрицать, сказать, что все слова цыганки — простое совпадение. Однако понял, что, подыскивая выход, из затруднения, я упустил момент, и мое молчание уже расценено, как утвердительный ответ.

— Она тебя любит…

— Кто?

— Цыганка.

— Она такая цыганка, как я — папа римский. Она — воплощение зла.

— От которого ты не бережешься…

Я удивленно посмотрел на Нину. Ее голос стал совсем другим. Вполне возможно, что она плакала, хотя глаза ее были сухими и чистыми, как полуденное небо. Только лицо — бледнее обычного, а на губах застыла жалкая улыбка, как у нищенки, стыдящейся своего положения.

Что я мог ей ответить? Сказать, что она не права? С самого начала надо было занять твердую позицию, а теперь уже поздно. Я опустил глаза. Наступило тягостное молчание, которое опять нарушила Нина.

— А откуда она знает об Андрее?

— Каком Андрее?! — удивленно спросил я.

— Андрее… Степановиче — улыбнулась Нина.

— A-а!.. Понятия не имею…

— Она сказала, что… он станет моим мужем. Странно.

— На свете полно Андреев.

— Да, но не все просили моей руки и сердца!

— Он?!

— Да, Андрей.

— Мои поздравления!

Я почувствовал, что становлюсь циничным. Решив исправиться, я спросил на сей раз теплее.

— Когда это произошло, если не секрет?

— Еще прошлым летом.

— Ого! Андрей — парень не промах.

Я улыбнулся и с удивлением попытался вспомнить подробности наших с ним встреч и разговоров, однако поймал себя на том, что в моей памяти оживают совсем иные встречи и иные разговоры, с другим человеком…

Нина поднялась, ее голос вернул меня к действительности.

— Пора идти.

Я подпрыгнул от неожиданности и поспешил за ней следом. «Она не берет меня под руку» — механически отметил я. На остановке троллейбуса Нина спросила:

— Ты послал письмо?

— Нет, сегодня вечером допишу.

— Тогда не надо меня провожать. Лучше иди и допиши сейчас. Успеешь.

— Я и так успею. Мне осталось всего два-три слова. Не беспокойся. Мой долг — проводить тебя.

— Оставь, больше не надо быть таким галантным, — улыбнулась Нина и решительным жестом остановила меня, заметив, что я собираюсь войти вместе с ней в троллейбус. — Чтобы написать эти два-три слова, тебе придется хорошенько подумать. Право, не знаю, хватит ли тебе целой ночи. До свидания! Найдешь меня в общежитии или на работе.

Двери троллейбуса с шумом захлопнулись, и я остался один. Я понял ее намек. Выходит, если я напишу, что приеду с Ниной, она не будет возражать, надо только отыскать ее. Неужели Нина так сильно меня любит? Почему тогда я не испытываю к ней подобного чувства? Какими счастливыми мы бы тогда были!

В общежитии я просидел над письмом чуть не до утра. Как я мог написать матери, что приеду с Ниной, если так неожиданно появилась Лия? Я отложил письмо до следующего дня и, чтобы немного успокоиться, решил что-нибудь почитать.

Открыв наугад книгу античной лирики, я с наслаждением углубился в стихи, написанные многие сотни лет назад неким Палладом:

От этих строк веяло мудрым спокойствием, вселившим в меня уверенность и упорядочивавшим мои мысли, которые разбегались во все стороны, мысли о том, что я должен предпринять в ситуации, когда все мои планы рассыпались как карточный домик. Перелистывая страницы, я неожиданно обнаружил вырванный из блокнота листок, на котором были написаны без всякого порядка буквы. Я уже собирался его разорвать, но в последний момент мое внимание привлекло слово «похянэ». Оно вонзилось в меня раскаленным железом. «Похянэ»… Только Лия могла его написать! Но что означают другие слова? Простой набор букв, собранных без порядка, по две, по три, по пять… Я попробовал их выговорить, но ничего не получилось. Это не слова. Но что же?! «Похянэ, йсн рназпядс пыжиз — йнкдсрю, мн снс йсн кэазс — сопозс! Кзю».

Лия, только она могла написать подобную белиберду, только она… Но как попала эта бумажка в книгу, когда она ее подложила?!

Может, она заходила сюда в мое отсутствие?.. Я подпрыгнул, как ошпаренный, и помчался к дежурной, но в дверях остановился — нет, это исключено, наши стражи даже муху не пропустят в общежитие. Но как все-таки записка попала в мою книгу? Я в недоумении смотрел на буквы, последовательно менял их местами, читал через одну, через две, через три, брал одну букву с конца, одну с начала, но ничего не выходило. Что за черт?! Что бы это значило? То, что это дело Лииных рук, уже не вызывало никакого сомнения, слово «похянэ» — самое красноречивое тому доказательство. Но почему «похянэ» написано по-человечески, а все остальные — птичьим языком? Лия написала мне зашифрованное письмо — это в ее стиле, взбалмошная, хитрая, расчетливая авантюристка, но как отыскать ключ шифра?

Я вытянулся на кровати, пытаясь найти ответ хотя бы на один из этих вопросов и, незаметно для самого себя, заснул, не погасив свет и не раздевшись.

Даже во сне я не оставлял попытки докопаться до смысла зашифрованного письма. Мне снилось, что я раб, и от того, удастся ли мне разгадать письмо, будет зависеть моя жизнь. Моим хозяином был Паллад. Он вел меня на цепи продавать на рынок за то, что я не узнал содержания письма, которое висело у меня на груди. Множество людей в белых длинных одеяниях до земли — надо понимать, свободные греки, и голые, в одних трусах с цепями на шее — рабы — тыкали в меня пальцами и покатывались со смеху по той же причине. Наконец, я дошел до дощатого помоста, на котором стоял босой человек в белой тоге и свысока смотрел на меня. «В чем провинился твой раб, Паллад?» — прогромыхал его голос.

— Не может разобрать это письмо, о, премудрый Калимах, — униженно ответил мой хозяин.

— Не может разобрать? — повторил человек на помосте, и громоподобный хохот сотряс все вокруг, подобно весеннему грому. — Надо бросить диким зверям этого негодного раба, который когда-то служил и у меня. Теперь я узнал его!