Луиза Эрдрих - Лароуз

Ромео осмотрелся, взглянув как бы со стороны на свою жизнь, на свой обед. Он ел несвежую пиццу, украденную из больничного холодильника. Кусочки пеперони высохли, превратившись в твердые диски. Сыр стал жестким. Это было неплохо, но Ромео пищеварения ради желал бы раздобыть овощей. Сейчас у него на банковском счете лежали деньги, но он не любил ходить в магазин. Ему не нравилось самому платить за покупки. На что он копил?

Те же кадры, снова и снова. Зачем копить деньги? Мир может закончиться либо там, либо здесь.

Зачем экономить?

Он действительно не знал. Сумма только росла. Возможно, однажды Холлис посмотрит на банковский счет, открытый на его имя, и что-то скажет. Может, он подумает, что Ромео, в конце концов, не такой уж дерьмовый отец.

— Так-то вот, — произнес Ромео, обращаясь к Си-эн-эн. — Вот на что я коплю. Вот почему я ем этот окаменевший сыр и эту жесткую, как картон, пиццу. Вот почему у меня нет звука в телевизоре.

Войну смотрели и в доме Айронов. Джозетт кричала: «Сволочи, негодяи, мерзавцы, это все из-за гребаной нефти!» Холлис был с друзьями и вернулся поздно. Может, немного навеселе. В доме Равичей телевизор смотрел только Питер. Он заявил, что Лароузу это видеть ни к чему, и поэтому Нола пошла с мальчиком наверх. А Мэгги война не интересовала. Пес положил голову на колени Питеру и закрыл глаза, загипнотизированный монотонными голосами, важными и встревоженными.

Внезапно хозяин отпихнул его в сторону. Сбитый с толку пес закружил по комнате и, издав тихий стон, с шумом плюхнулся на пол. Питер полистал тонкий телефонный справочник и набрал номер.

Ответил мужчина, которого он ударил на волейбольном матче Мэгги, отец Брейлин и Багги.

— Вильдстранд слушает, — раздался голос в трубке.

— Привет. Это Питер Равич. Простите, что ударил вас. Надеюсь, с вашей дочерью тоже все в порядке.

Питер положил трубку.

— Зачем я это сделал? — спросил он у пса.

Коричнево-черные собачьи глаза сияли признательностью. Через несколько минут зазвонил телефон. Питер взял трубку.

— Это Вильдстранд. Я не хотел трогать вашу жену.

— Знаю.

На этот раз трубку положил Вильдстранд. Питер выпустил собаку и впустил обратно, прогулялся по первому этажу, проверил двери.

Потом он подошел к лестнице и крикнул так громко, чтобы его было слышно наверху. Ответа не последовало.

— Дасти больше нет, — сказал он.

Он наклонился, и пес бросился в его объятия.

Питер поднялся по лестнице и нашел детей спящими в своих постелях. Свет проникал в комнаты из коридора, и он мог их разглядеть. Лароуз спал на нижней койке, зарывшись лицом в подушку. В комнате Мэгги виднелись лежащие на полу джинсы и нижнее белье, раскрытые учебники, бумаги, тетради. Однако флаконы с лаком для ногтей выстроились на комоде в точном соответствии с цветами радуги. Он вошел в комнату, где жили он и Нола. Жена крепко спала. Она лежала на спине, словно каменная королева на средневековом надгробии. Она не пошевелилась, когда он лег в кровать и устроился поудобней. К утру сила тяжести и его больший вес заставят ее скатиться к нему, и он проснется, держа Нолу в объятиях.

Эммалайн паковала вещи, собираясь на конференцию в Гранд-Форкс. Она взяла лишь то, что обычно берут с собой, уезжая из дома с ночевкой, — смену одежды, косметичку, удобные туфли на случай, если займется шопингом в торговом центре «Коламбия» [249] Торговый центр «Коламбия» — региональный торговый центр в городе Гранд-Форкс, Северная Дакота, расположен на пересечении 32-й Авеню Юг и Коламбия-Роуд. . По дороге в Гранд-Форкс она могла бы прослушать пленки, которые были в машине, но все альбомы и сборники напоминали о других временах. Она не слушала ничего и ни о чем не думала, как с ней часто бывало в подобных поездках. Она просто вела машину. Северо-западный ветер был сухим и горьким. С похожих на дюны валов, тянущихся вдоль придорожной канавы, сдувало снег, и белая поземка неслась по шоссе. Эммалайн лишь время от времени поглядывала на эти постоянно исчезающие перед ней полосы снега. Их красота завораживала.

Добравшись до Гранд-Форкса, Эммалайн поехала прямо в Университет Северной Дакоты. Она выступила с презентацией, поговорила с несколькими коллегами, но вскоре извинилась и ушла, пояснив, что ей нужно зарегистрироваться в отеле. Она сняла номер в рядовой гостинице за рекой, где, скорее всего, ей не мог встретиться никто из участников конференции. Эммалайн сообщила, кто она, подписала регистрационную квитанцию и пошла к своей комнате. Она сняла жакет, обувь и чулки. Потом легла на кровать, но вскоре вскочила. И все-таки она чувствовала себя очень уставшей, а потому в конце концов сняла покрывало и снова легла, все еще одетая. Эммалайн свернулась клубком на боку и дремала, пока не зазвонил телефон. Она колебалась, пока не прозвучал третий звонок, а потом ответила, назвав номер своей комнаты.

Она впустила его, и он осторожно закрыл дверь. Они стояли друг перед другом. На нем была, конечно, обычная одежда. Они не разговаривали. Через некоторое время она протянула руку и подергала за рукав его куртки. Он сбросил ее. Она коснулась его рубашки. Он снял и ту. Шрамы паутиной покрывали его грудь, утолщаясь там, где исчезали. Она ждала, и он прикоснулся к ее блузке. Она по очереди расстегнула маленькие перламутровые пуговицы. Он потянул за рукав. Эммалайн повела плечами, и блузка упала на пол. Когда это случилось, все стало легко и просто. Они понеслись вперед, как поземка, бесконечно мчащаяся по черной поверхности дороги.

Весной появилась реклама недорогих семейных фотографий — их делали утром в субботу на парковке «Алко». Мэгги настаивала. Питер сказал, что это сущая ерунда. У них и так много снимков. Все полки заставлены фотографиями в рамках.

— Но ни одна из них не сделана профессиональным фотографом, — возразила Мэгги.

Питер указал на ряды школьных фотографий.

— Нужно, чтобы на одной фотографии были все мы, папа. Это сделает маму счастливой.

— С ней все в порядке, разве не так?

— Ну же, папа!

Питер колебался. Они не фотографировались всей семьей с тех пор, как погиб Дасти. Кроме того, он не знал, можно ли держать эту фотографию на виду, не скрывая от Ландро и Эммалайн. Дело в том, что на снимке был бы Лароуз, и это могло выглядеть чересчур недипломатично. Питер старался, чтобы пребывание мальчика в их доме не слишком бросалось в глаза — ни одна из обеих семей не должна была претендовать на Лароуза слишком открыто. Он стал еще более осторожен после того, как Эммалайн на какое-то время полностью забрала Лароуза к себе. Он сказал «нет». Но Мэгги смотрела на него так, как умела: глазами улыбающейся пай-девочки, напоминающей жутковатый смайлик.