Ксения Букша - Счастье-то какое! (сборник)

– Давай зарегистрируемся, – сказал он. – И перестань пить пиво, если ты беременная.

– Зарегистрируемся, конечно, – кричала она. – Без свадьбы, как не знаю кто!

– Можно со свадьбой, – сказал он.

– Хорошо я буду с тобой смотреться, тоже жених! – кричала она.

Кое-как успокоилась и объявила: не надо никаких регистраций и вообще ничего от тебя не надо, рожу сама себе ребенка и буду с ним жить.

Ничего, подумал Песцов, когда дойдет до родов, она не захочет быть одна. Он помнил, насколько его прежним женам в этих случаях важна была поддержка. А женщины в инстинктах материнства, к счастью, похожи.

Неожиданно позвонила Катя. Предложила зайти и кое-что прояснить.

Оказалось, была проверка, в документации Песцова нашли нестыковки, его подозревают в злоупотреблениях.

– Екатерина Викторовна, вы же знаете, что все так работают! – сказал Песцов.

– Речь о вас, а не обо всех!

Разговор состоялся при коллективе. Коллектив сидел, нахохлившись, уткнувшись в компьютеры. По тону Кати, по громкости ее голоса, по тому, как она в ходе разговора постукивала ладонью по столу, отбивая такт своей гневной речи, Песцов понял, что Катя сильно изменилась. Чувствует себя уверенной, сильной начальницей и в этом купается.

Песцов кинулся за разъяснениями и возможной помощью к Михайличеву.

– Я в курсе, – сказал он. – Я тоже попал под раздачу. Знаешь, а она ведь и меня съест. Аппетит у девочки разыгрался.

– Сочувствую, но мне что делать? Она на уголовное дело намекает.

– Вопрос в финансах, – сказал Михайличев. – Ведь имел же ты бонусы, не будешь же отрицать.

– Все имели! Ты мне сам их в конвертах давал!

– Володя, чтобы ты не страдал неизвестностью, давай я озвучу реальную стоимость цены вопроса. То есть сумму, которую если ты внесешь, от тебя отстанут в покое, если не навсегда, то в обозримой будущей перспективе. – Михайличев, когда хотел придать своим словам особый вес, изъяснялся усложненно, а от этого косноязычно.

– Ну, озвучь.

Михайличев озвучил.

Цена вопроса оказалась, будто нарочно, ровнехонько такой, сколько стоила квартира. Конечно, у Песцова были и живые деньги, но на них надо жить с Таней, с них надо платить алименты прежним семьям. Что же, продавать квартиру?

– Если нет других ресурсов, то да, – сказал Михайличев. – Это лучше, чем срок получить, пусть даже условный. С условным ты уже и бизнеса никакого не построишь, и права подписи на документах не будет, то есть нормальной должности не займешь. Ты этого хочешь?

Песцов рассказал всё Тане.

– Этого еще не хватало, ты у меня еще и вор! Все строители воры, я так и знала!

– Я не вор, – сказал Песцов.

– Да мне пофиг! – кричала Таня. – Куда я денусь с ребенком, когда рожу?

– Снимем жилье, – сказал Песцов. – На это денег пока хватит.

И он, страдая, но крепясь, продал свою любимицу, свою квартиру, где всё было идеально, всё подлажено под него. Правда, в последние месяцы Таня нарушала порядок – грязная посуда на кухне, разбросанная одежда, валяющаяся там и сям косметика, но Песцов быстро всё прибирал и восстанавливал.

Квартира ушла сразу же: новый дом, вид на Волгу, отличное состояние. Сняли двушку в том же районе, вполне приличную, но без ремонта. Линолеумные потертые полы, сероватый обшелушенный потолок, на стенах обои в цветочек, прямоугольные большие пятна там, где стояла мебель и висели ковры. На ремонт Песцов тратиться опасался.

В марте его уволили из коммунальной компании под предлогом оптимизации штатов. Он походил по разным организациям и фирмам, но везде получил отказ. Словно кто-то всех предупредил: этого человека не брать. И Песцов догадывался, кто за всем стоит. Поражался женской мстительности. Но к Кате объясняться не пошел, предвидел, что ничем хорошим не кончится. Не исключено, что он сорвется и наговорит ей лишнего: нервы стали пошаливать, прежняя равновесность сошла на нет. Даже Чехова не мог читать, тот травил душу напоминанием о прежней счастливой жизни.

В конце апреля Таня родила немного недоношенную девочку.

Матерью она оказалась никудышной, да еще молоко у нее быстро кончилось, что, однако, ее не огорчило. Наоборот – одной заботой меньше. Песцов покупал подгузники, смеси, присыпки, соски, бутылочки, термометры, пеленки-распашонки, взял всё на себя, вставал к Олечке ночью, купал ее, целуя в заднюшку и с удивлением видя, как брезгливо морщится Таня, наблюдая за этим.

Песцов сумел пристроиться штукатуром в небольшую фирму по ремонту квартир. Руководитель фирмы быстро понял, с кем имеет дело, сказал, что хочет поставить Песцова прорабом.

– Только не надо этого нигде записывать, пусть я значусь штукатуром.

– Не бойся, я твою ситуацию знаю. Будешь прорабом как бы подпольно.

– Откуда знаете?

– Город маленький, все всё знают.

Став прорабом, Песцов вынужден был сбрить усы и бородку, потому что и подчиненные рабочие-ремонтники, и оптовики на строительных рынках, с которыми он имел дело, и заказчики, видя в нем слишком культурного человека, пытались надуть чуть ли не в открытую. После бритья открылись угловатые скулы, линии рта выглядели тверже, от одного этого отношение сразу изменилось. Да и Песцов изменился, начал говорить с ироничной грубоватостью, давая понять, что всех видит насквозь, не стеснялся и выругаться матом, когда надо.

Таня допускала его к себе редко. Ее прежний темперамент куда-то исчез. Видимо, ее саму это беспокоило, она пыталась себя искусственно разогреть, показать прежнюю прыть, получалось плохо, она злилась и упрекала Песцова в неумелости.

– Чего ты хочешь, скажи? – виновато спрашивал он.

– Мужчина сам догадываться должен!

– Ну не догадываюсь, тупой.

– С чем и поздравляю!

Прошло полтора года с тех пор, как Песцов уехал из Москвы. Периодически позванивал прежним женам, общался с Данилой и Никитой, которые становились день ото дня заметно разумнее и этим радовали отцовское сердце, и с Ларочкой, говорившей всё бойчее и складнее и этим умилявшей Песцова до влаги в глазах.

В начале ноября он простудился, но была срочная и выгодная работа, поэтому на ночь наглотался лекарств, напился чаю с медом и лимоном, утром отправился на объект, но к обеду почувствовал, что совсем плох – пот, озноб, сердцебиение. Поехал домой. Дверь была заперта изнутри на засов, он позвонил. Таня открыла не сразу, сказала:

– Не слышала, в туалете была. А ко мне одноклассник Витя заглянул.

В квартире влажно пахло терпким мужским и сладковатым женским потом, густым алкогольным духом, да еще добавлялся запах замоченного для стирки детского белья.

Песцов слил из пластикового корытца воду, отнес белье на кухню, засунул в стиральную машину.

– Хоть это могла сделать? – спросил Таню.