Ксения Букша - Счастье-то какое! (сборник)

«Куда исчезла, дай свой номер, позвоню».

«Уже соскучился?» – спросила она.

«Очень».

«Ладно, завтра зайду».

И она зашла. Начала разговор, но Песцов не дал ей продолжить, схватил, поднял на руки, понес в спальню. И только когда вдоволь натешился и насытился, заразив и ее своим желанием, позволил говорить.

Таня сказала, что хочет быть честной. У нее проблемы, она живет с матерью, младшим братом и очередным мужем матери, который, как и предыдущие, полный отстой. Снимать квартиру – дорого. Да и жаль тратить деньги. Она копит их на то, чтобы попробовать открыть свой магазинчик. Сколько-то своих денег плюс кредит. Не вечно же на других работать. Короче, сказала она, давай так: я буду с тобой жить, но никаких претензий. Только секс. Готовить не люблю и не буду, убираться тоже. Обещаю ночевать дома, больше ничего не обещаю. Или соглашайся, или приятно было познакомиться.

Песцов согласился.

После увольнения он довольно быстро нашел новую работу – инженером по капитальному ремонту в жилищно-коммунальной компании. Там оценили его компетентность, работоспособность, исполнительность и контактность, отношения с начальством и коллегами быстро наладились. Песцов предупредил при этом, что по некоторым обстоятельствам не может оставаться на сверхурочную работу. Но оказалось, что коммунальщики и сами не жалуют работу сверх положенного.

Он стремился домой, набрасывался на Таню или нетерпеливо ждал, когда ее не было, а потом кормил ужином, поглядывая ласково и просительно.

– Слушай, раздражает! – говорила она. – Я тоже это люблю, но не так, чтобы над душой висели. Какая-то уже обязаловка. Ты остынь немного, ладно? Посмотри порнушку, что ли, сам с собой поиграй.

– Сроду не занимался.

– Все занимаются, а ты нет?

– Я нет.

– А если уйду, что будешь делать?

– Повешусь. Или тебя убью.

Михайличев неоднократно звонил, напоминал, что Песцов обещал показать свою красотку, но Песцов всё откладывал. И однажды вечером Михайличев пришел без предупреждения. С большой бутылкой виски. Песцов пить не стал, Таня немного выпила и больше не захотела. Михайличев наливался один, глядя на Таню откровенно вожделеющими глазами, пытался рассказывать анекдоты, чего делать не умел, потом начал про работу, что было еще скучнее, потом про внешнюю и внутреннюю политику государства, от чего вообще стало тошно.

– Ты прости, но мы рано ложимся, – сказал Песцов.

– Еще бы. Понимаю, – кивнул Михайличев и продолжил пить и тянуть нуду.

– Я серьезно, мне на работу рано.

– У меня и так друзей нет, а ты последнего гонишь? – коряво выразился Михайличев.

– Я не гоню. Просто ты уже хорош, жена ругаться будет.

– Да пошла она ко всем чертям! – в сердцах выругался Михайличев. – Сколько хочу, столько и пью!

В доказательство этого он налил не в стопку, а в чайную чашку и выпил. Замер, выпрямившись и прислушиваясь к себе. Вскочил, ринулся в санузел.

Послышались звуки.

– Всё, хватит, – сказала Таня. – Надоел.

– Сейчас выйдет и прогоню, – пообещал Песцов.

Звуки затихли, но Михайличев не выходил.

– Заснул, что ли? – предположила Таня.

Песцов постучал.

Михайличев открыл дверь, Песцов вошел.

Михайличев сидел на краю ванны и плакал.

– Не могу больше! – простонал он. – Это не жизнь! Я не бедный человек, я почти богатый, но я сам себе не хозяин!

Он высморкался в ванну, вытерся рукавом и горячо зашептал:

– Володя, слушай! Мне один механик рассказал, как бывает, когда тормоза отказывают. И как это сделать, если захочешь. Какой-то там палец в каком-то поршне надломить. Он рассказал, и я три ночи не спал. Прямо наяву вижу: я порчу ей тормоз, а она на полном ходу врезается. Прямо всё вижу, будто в кино, в фильме ужасов: кровь на асфальте и она лежит мертвая. И всё! И я свободен. Но вдруг если не до смерти? Если она инвалидкой неподвижной станет? Ведь тогда окончательный конец, Володя, ведь я ее тогда уже никогда не брошу! Я совестливый, Володя, и она это знает и всю жизнь этим пользуется!

Проплакавшись и просморкавшись, выпив кружку крепкого кофе, Михайличев позвонил жене и трезвым голосом сказал, что скоро будет.

Уехал.

– Чем так жить, лучше вообще не жить, – сказала Таня. – Вот так посмотришь и вообще семью не захочешь заводить. У всех одно и то же.

– Не у всех, – сказал Песцов, обнимая ее. – У нас не так.

– Мы не семья, слава богу.

Наступила осень. Хорошая, солнечная, разноцветнолистная.

Песцов уже не домогался Тани слишком часто, ему хватало того, что она просто рядом. Однажды попробовал почитать ей вслух Чехова. Она слушала внимательно, Песцов глядел то в книгу, то на нее, любуясь и умиляясь. Таня дослушала рассказ до конца и сказала:

– Человек понимал жизнь.

– Еще бы!

– А я последнюю нормальную книжку в школе читала. Типа «Тарас Бульба», кажется. Вместо остального кино смотрела и на уроках пересказывала. Не могу долго читать, устаю. А когда слушаешь – будто совсем другие слова. Такие…

– Глубокие? Точные?

– Ну, вроде того. Нет. Как-то… Ну, достают по-хорошему.

– Еще почитать?

– Нет, пока хватит.

На другой день Песцов предложил ей послушать еще несколько страниц, но Таня не захотела. И потом не захотела. Впечатления, полученного за один раз, ей, видимо, хватило надолго, она не хотела его портить.

Песцов дважды за это время ездил в Москву – на дни рождения сначала к близнецам Даниле и Никите, а потом к Ларочке. Привозил им ценные подарки, гулял с ними, играл и заигрывал, непривычно нежничал и обласкивал.

– Что это с тобой? – спросила Таня-первая. – Может, набегался, к пристани захотелось?

– Просто люблю своих сыновей, это плохо?

– Когда это успел?

– Всегда любил.

– Да? Ну-ну.

А Таня-вторая отнеслась раздраженно.

– Нечего девочку к себе приучать, – сказала она. – А то подумает еще, что у нее отец есть.

– Я и есть.

– Не надейся! Ты не считаешься!

Со всеми детьми Песцов сделал селфи-фотографии и, вернувшись домой, часто рассматривал их, чувствуя удивительную полноту жизни и свою в нее, в жизнь, влюбленность.

А потом всё пошло навалом.

Таня сообщила, что беременна.

Сидела на кухне, плакала, пила пиво и кричала, что это он виноват.

– Мы же береглись, – сказал он.

– Забыл, как несколько раз меня уговаривал без этого? – кричала она.

– Ты сама сказала, что у тебя такой период, что можно, – сказал он.

– А кто у нас мужчина, кто думать должен! – кричала она.

– Только аборт не надо делать, – сказал он.

– А я и не могу, я сдохну из-за него, у меня гемоглобин плохой, врачи сказали, и вообще какие-то косяки в организме! – кричала она.

– У тебя будет ребенок, – сказал он, – радуйся.

– Внебрачный, ага, спасибо, – кричала она.