Элисон Скотч - Мелодия во мне

Что-то острое вонзается в мою грудь. Сильная боль, мешающая сделать полноценный вдох. Сердце!

– Да? – говорю я, потому что это единственное, что я могу вымолвить. А ведь и в самом деле. Мне как-то и в голову не приходило до сего момента, что отец никак не отреагировал на случившуюся трагедию. И сейчас его тоже нет рядом со мной. То есть он никак не выказал своих чувств ко мне даже после… после всего этого кошмара.

– Послушай! – верещит мама в трубку. – Я всегда несу всякую чушь, когда на взводе. Твоя сестра Рори, кстати, унаследовала эту нехорошую привычку от меня. Тоже болтает много лишнего. Мы обе не умеем держать язык за зубами, когда это надо. Прости! Мне не стоило говорить так. – Короткая пауза. – Но раз я все же сказала, то будем считать сегодняшний разговор своеобразным катарсисом в наших отношениях. Дорогая, повторяю снова и снова. Пусть все идет как идет. Не вороши прошлого. И ему тоже позволь жить, как ему заблагорассудится. Ушел, пусть идет себе на все четыре стороны. Процесс твоей реабилитации протекает просто великолепно. Ты с каждым днем крепнешь и обретаешь вкус к жизни, твоя семейная жизнь тоже мало-помалу налаживается. Ты вернулась в галерею. По-моему, жизнь прекрасна. Зачем желать лучшего?

Я молча киваю и молча отключаюсь. Не хочу, чтобы мама услышала слезы в моем голосе. Потом отшвыриваю от себя тетрадь с рисунками, ту самую, которая, по словам Джаспера, должна была стать путеводителем в мир моего отца. Тетрадь летит на пол, громко хлопается и раскрывается. Сейчас она похожа на рыбу, выброшенную на сушу.

Надо было больше доверять своему внутреннему голосу, думаю я. Я должна ненавидеть отца, так подсказывают мне мои инстинкты. Должна вычеркнуть его из своей жизни окончательно. Да и зачем мне отец, когда я уже выросла и у меня своя собственная жизнь?

Ночью, беспокойно ворочаясь между простынями, понимаю, что была не права. Не в том, что мне больше не нужен отец, а в том, что мой инстинкт требует от меня, чтобы я его возненавидела. Все с точностью до наоборот. Я любила отца так сильно, что никогда, никогда не была готова к тому, чтобы вычеркнуть его из своей жизни. Разглядываю в темноте потолок, ожидая, когда меня сморит сон, и мучительно решаю для себя еще один вопрос. Если я не могу доверять своему внутреннему голосу, то кому же тогда мне вообще доверять?

– Может, твоего отца уже нет в живых, – осторожно предполагает Питер. Он позвонил мне на следующий день из Беркшира как раз в тот момент, когда я гуляла. Само собой, я не стала расспрашивать его о Джинджер. Вдруг она тоже отправилась в эту командировку вместе с остальными членами его команды? Собственно, какое это имеет значение? Но в глубине души, в самых дальних ее закоулках, мысли о Джинджер продолжают терзать меня. Прежняя Нелл наверняка спросила бы напрямую: Джинджер с тобой? Но ведь новая Нелл стала более терпимой, она изо всех сил старается доверять близким людям и по мере сил все делает так, чтобы старые раны поскорее зарубцевались и остались в прошлом.

– Ну и что это меняет? – спрашиваю я, прижимая палец к уху, чтобы сигналы проезжающих машин не мешали разговаривать. Зарядил мелкий дождь, холодные свинцовые облака, обложившие небо со всех сторон, нависли над самой землей, мешая дышать полной грудью.

– Да ничего не меняет. Просто я говорю, что, возможно, его уже нет в живых. Вот поэтому он и не позвонил, не приехал к тебе после авиакатастрофы.

Какой-то парень, проходя мимо, отпихивает меня в сторону. Дескать, не путайся под ногами, дай дорогу. От неожиданности зонтик почти падает мне на лицо, еще немного – и я спицей проткнула бы себе глаз. Я поворачиваюсь и свободной рукой луплю его по спине. Но он идет дальше как ни в чем не бывало. Пожалуй, он и не заметил, что толкнул меня. И никак не отреагировал на мою сверхчувствительную реакцию на это случайное столкновение.

– Не может быть, чтобы он умер. Папа жив, – вздыхаю я в трубку. Меня раздражает то холодное безразличие, с которым Питер рассуждает о моем отце. Но одновременно его предположение о том, что отца больше нет, снимает с моего сердца какую-то тяжесть. Ведь смерть – это единственно достойное объяснение, способное убедить меня в том, что я не права. – Несмотря на его отшельнический образ жизни, кто-нибудь да дознался бы о том, что он умер. Сообщили бы в газетах. Так или иначе, но мы бы знали.

– Тогда бессмысленно рассуждать на эту тему, не имея под рукой фактов, – меланхолично заключает Питер.

– А тебе не кажется, что все вокруг меня бессмысленно? – почти кричу я в трубку, стоя на переходе в ожидании зеленого света. От моего невольного окрика вздрагивают и испуганно оглядываются по сторонам двое парней, стоящие рядом. Такие двадцатилетние хипстеры в шарфах, завязанных модным узлом, в низко надвинутых на глаза бейсболках с ироничными наклейками на козырьках. Потом они еще раз смотрят на меня, на сей раз внимательно. Происходит, так сказать, процесс узнавания. А, да это же та самая особа с обложки журнала «Пипл», та чудачка, про которую теперь рассказывают в передаче «Портреты американцев». Я, в свою очередь, тоже бросаю на парней испепеляющий взгляд. Проваливайте отсюда! Нечего тут глазеть. Они надвигают свои бейсболки еще ниже и торопятся вступить на переходную дорожку, несмотря на то что по-прежнему горит красный свет.

Я прощаюсь с Питером и кладу свой мобильный в сумочку, извлекаю оттуда айпод и вставляю наушники. Быстро прокручиваю записи в поисках нужной мне мелодии. Отыскать бы такой злой-презлой бит, совпадающий по ритму с моими шагами. Вот, пожалуй, композиция рок-группы The Smiths – то, что надо. Включаю музыку и шагаю дальше.

Прошел уже почти день с момента моего разговора с матерью, а я по-прежнему чувствую себя взвинченной до предела. На меня наваливается уже знакомое мне тягостное настроение полнейшей безысходности, в котором я пребывала первые дни и недели после катастрофы. От угрюмых, мрачных слов мамы меня буквально переворачивает, хоть я и стараюсь выбросить их вон из своей головы. Несколько месяцев я безуспешно пыталась хоть как-то привязать себя к прошлому своего отца, а она вдруг открыто заявляет мне, что, во-первых, с чего это я взяла, что отец хотел быть привязанным. И не только ко мне, но и к кому бы то ни было. Слова мамы меня ошарашили. Получается, что тот клубок моей прошлой жизни, который я тщетно пыталась размотать все эти месяцы, по-прежнему остался клубком.

Прометавшись почти всю ночь без сна, я где-то посреди ночи вдруг зацепилась мыслями за одну полезную подсказку от Андерсона, который в одной из своих СМС написал так: «Будем пить пиво и плевать на все остальное». Я отшвыриваю телефон на половину Питера, сбрасываю с себя простыню и встаю с кровати. Бреду на кухню. Открываю банку с пивом, и это несмотря на то, что вечером я приняла лекарства, несмотря на то, что от такого сочетания могут возникнуть побочные эффекты. Как ни странно, мне почти сразу же становится легче . Я расслабляюсь, в голове затихает бесконечный монолог. Алкоголь взбодрил. Я сажусь на стул рядом с пианино и начинаю играть. Импровизирую, мелодии сменяют друг друга, и тут я вспоминаю, что – да! – у этой подсказки есть ведь еще и вторая часть. Плевать на все остальное. Звоню Джасперу Аэронсу и оставляю на автоответчике пространное сообщение. В выражениях не стесняюсь. Главный мой вопрос к нему такой: а что бы он сказал моему отцу, если бы им вдруг довелось встретиться? Яростно бегаю из комнаты в комнату. На глаза снова попадается тетрадь отца. Хватаю ее и вырываю добрую половину листов, комкаю их и швыряю в мусорное ведро. Громко стукает крышка, явно одобряя мой порыв. Итак, все точки над i расставлены. Потом достаю альбомы с моими детскими фотографиями, достаю все снимки, на которых запечатлен отец. Таких фотографий крайне мало. Всего ничего. Буквально несколько штук. Вот вся наша семья в полном составе позирует на фоне какого-то деревянного сарая. Мимолетный эпизод, запечатленный на пленку во время отдыха в Аризоне. Капли воды из расположенного поблизости бассейна, видимо, попали на линзы фотообъектива, отчего изображение стало немного расплывчатым. Солнце искрит, отражаясь в воде радужным многоцветьем. Не фотография, а сплошная идиллия. Групповой портрет счастливой семьи на фоне идиллически красивой природы.