Элисон Скотч - Мелодия во мне

А вот и еще одна фотография. Я ее как-то и не заметила, когда листала альбомы в первый раз. Она не вставлена в пластиковый конверт, а просто заложена между страницами. Наверняка снимок был сделан в то лето, в то самое лето, когда в мою жизнь вошел белый дом, похороненный ныне под завалами памяти. Интересно, кто снимал? Скорее всего, я сама. Потому что на фотографии запечатлен спящий отец. Такой одинокий отшельник, но, судя по выражению его лица, вполне довольный жизнью. Если хорошенько присмотреться, то на заднем фоне можно различить какие-то фрагменты полотна, которое еще не закончено. За время своего уединения отец успел отрастить козлиную бородку и усы. Потому что на всех других фотографиях он хоть и имеет немного неряшливый вид, но везде чисто выбрит. Лицо у отца загорелое, тяжелые веки, густые ресницы. На полу возле кушетки, на которой он спит, валяется бейсбольная бита. И везде, куда ни глянь, следы краски. Краской перемазаны его пальцы, наволочки на подушках, половицы пола возле дивана рядом с тем местом, где стоят его шлепанцы.

Я долго разглядываю фотографию и попутно вливаю в себя четвертую банку пива. Чувствую, как во мне снова вскипает волна ярости. Вскидываю голову. Рори говорила, что мне понадобилось несколько месяцев, чтобы примириться с тем, что отец ушел от нас. Переворачиваю руку ладонью вверх и внимательно разглядываю застарелый шрам на запястье, глубоко врезавшийся в кожу. И вот все начинает плыть по новому кругу: то же нежелание смириться с очевидным. Я упала с неба, рухнула на землю, а отец даже не соизволил приехать, чтобы постараться помочь мне восстановиться после произошедшей трагедии. Его природный эгоизм снова взял верх. Не пожелал, видите ли, нарушать свое уединение, не захотел появляться на людях даже ради того, чтобы спасти свою маленькую девочку.

Ну и черт с ним! Черт со всем, что с ним связано!

С громким треском открываю пятую банку пива и в изнеможении валюсь на диван. И все же изначально я была права: люди не меняются. Никто не изменился за прошедшие годы: ни я, ни мой отец. И другие тоже не изменились. Черт подери этот красный диван, мои новые свитера и облегающие фигуру блейзеры, черт подери мой обновленный гардероб, могущий посоперничать яркостью расцветки с самой радугой. Черт подери меня, новую, придуманную себе Нелл. Черт ее подери! И его тоже.

Стоя на тротуаре, я поджидаю Тину Маркес. Вижу ее издалека. Торопится на встречу со мной, укрывшись от дождя под розовым зонтом. Дождь, как всегда, начался неожиданно, и я тоже максимально ускоряю шаг, несмотря на боли в спине и обилие прохожих на тротуаре. Всякие перемены в погоде теперь сопровождаются у меня ломотой во всем теле, чего раньше никогда не было. Словно мои кости, переломанные ребра и ключица, все они умоляют меня не шататься по городу без дела, а больше лежать в постели под одеялом и нежиться в тепле и уюте.

– Радость моя! – хватает меня за локоть Тина. – Да ты же вымокла насквозь. Забыла первое правило? Выходя из дома, нужно быть готовой к любой погоде.

Нельзя сдержать улыбки при виде такой неподдельной заботы. А потому улыбаюсь, несмотря на прескверное настроение, несмотря на все остальное. Извлекаю из ушей наушники. Кажется, я начинаю понимать, почему когда-то мы с Тиной были подругами.

– Но ты же знаешь не хуже моего, что бывает с теми, кого бог лишил разума. Именно основные правила жизни и забываешь начисто.

Я отбрасываю промокшие волосы назад, капли дождя стекают по спине, оставляя мокрые дорожки на моем полупальто.

– Я предупредила нынешнего хозяина квартиры, что мы не задержимся надолго. Зайдем, оглядимся по сторонам и уйдем.

Я киваю в знак согласия. Прямо как в «Аве Мария», думаю я. Привет тебе, и до свидания.

– Спасибо, что договорилась о встрече. Ты же знаешь, все последнее время я пытаюсь как-то упорядочить разрозненные куски своих воспоминаний, но пока получается плохо. Никак они не хотят соединяться друг с другом и складываться в единое целое.

– Послушай меня, Нелл. – Неожиданно Тина мрачнеет, словно только что в ее сознании что-то перевернулось. – Когда-то мы с тобой были закадычными подружками. Потом в один прекрасный день перестали дружить. Но все же долгие годы мы дружили, а потому говорю тебе прямо. Если я чем-то могу помочь тебе, даже самую малость, оказать пустячную услугу типа этой: позвонить своему клиенту и договориться с ним о том, чтобы он разрешил взглянуть на свою квартиру, которая когда-то тебя заинтересовала, то я сделаю это сию же секунду, не задумываясь. Меня не убудет, и корона с моей головы не свалится, уверяю тебя. А потому в случае чего обращайся без стеснения.

– Спасибо! Хотя и понимаю, как ты загружена по работе.

Тина отпирает своим ключом входную дверь и, уже стоя в фойе, набирает код квартиры.

– Зато я знаю, как ты не любишь просить о помощи. Никого! Но будь уверена, если ты попросишь помочь меня, я тебе никогда не откажу.

– Не люблю просить о помощи? Так было всегда? Я что, такая эгоистка?

Тина нажимает на кнопку «Вверх» на табло рядом с лифтом.

– Конечно, так было не всегда, – неопределенно хмыкает она в ответ. – Наверное, не стоит еще раз напоминать тебе о том, что ты сильно изменилась после того, как ваш отец ушел из семьи. Стала более независимой, что ли… но разве можно тебя за это винить? – Она слегка пятится в сторону, придерживая дверцу лифта и пропуская меня вперед. – Во всяком случае, я тебя ни в чем не винила.

– То есть я просто перестала с тобой общаться? Взяла и отрезала, да? Разделила на черное и белое?

Неожиданно в памяти всплывают слова мамы, которые она обронила в разговоре со мной еще в госпитале. У каждого из нас – свои недостатки. Твой недостаток заключается в том, что ты воспринимаешь жизнь исключительно в черно-белых тонах.

– Дело ведь было не во мне. Поэтому я и не приняла все произошедшее на свой личный счет. – Тина улыбается, и мы обе начинаем внимательно следить за тем, как меняются на табло цифры, обозначающие этажи. – Да и вообще, подростковый возраст… тяжелая пора, я бы даже сказала, жестокая. Вот и мы… Каждый сам, по мере сил, справлялся с собственными комплексами.

– А какой комплекс был у тебя?

– У меня? Самый заурядный. Обжорство! – Она бросает на меня очередной взгляд, и я вижу, как вздымаются, а потом опускаются ее плечи. – На втором курсе в колледже я страдала самой настоящей булимией.

– Как все же хорошо, когда у тебя нет никаких комплексов, – вздыхаю я и тут же понимаю, что это как раз мой случай. Ведь потеря памяти и дает такой уникальный шанс. Коль скоро я ничего не помню о своих подростково-юношеских комплексах, то, стало быть, их и не было.

– Согласна! – смеется она в ответ и трясет головой. – Но не забывай, что именно наши комплексы и делают нас такими, какие мы есть. Впрочем, вполне возможно, весь этот бред собачий мы почерпнули из разных книженций, в которых разные психологи обучают читателя, как следует работать над собой. Мы же в свое время перечитали кипы такой литературы.