Элисон Скотч - Мелодия во мне

– А кто эта Пейдж? – спрашиваю я.

– Пейдж Коннор. Та журналистка, которая приходила к вам в галерею на открытие выставки и добивалась интервью. Она работает на «Пейдж сикс».

– Что за журналистка? – немедленно подает голос Рори. Природное любопытство берет в ней верх. Да и что за секреты могут быть у нас с Андерсоном, в которые не посвящена моя младшая сестра?

– Ты ее не знаешь! – немедленно парирует Андерсон. – Она не присутствовала на вернисаже. И вообще, она не из тех, кто интересуется искусством.

– Ты поменьше выпендривайся, ладно? Не строй тут из себя умника! – тут же вспыхивает в ответ Рори.

– А что я такого сказал? – обижается Андерсон. – Подумаешь, цаца какая. Ты тоже не бросайся всякими обидными словечками, ладно?

– Не терплю намеков на то, что я, как продажная девка, бросаюсь на каждого журналюгу с просьбой, чтобы он написал про нашу галерею. Если хочешь знать, с той выставки мы продали все полотна до единого. Можно сказать, обновили свой собственный рекорд.

– Ну и при чем здесь твой рекорд? – совершенно искренне удивляется Андерсон. – Что за чушь ты несешь, Рори?

– Что вы оба несете? – перебиваю я его и внимательно разглядываю спорщиков. Сошлись в драке, словно два чумазых дворовых кота. Шерсть стоит дыбом, глаза мечут громы и молнии. Самое время разводить драчунов в разные стороны.

– Ничего мы не несем, – отвечает мне Андерсон уже более миролюбиво. – В любом случае Рори не имеет никакого отношения к нашему разговору. – Он бросает еще один испепеляющий взгляд на мою сестру, словно хочет сказать: Заткнись и не суй свой нос туда, куда тебя не просят. А вот что касается Пейдж, то это еще та сплетница! Самого худшего толка, наивысший сорт подлости, я бы сказал…

– Разве сплетников тоже можно дифференцировать по сортам? – пытаюсь я перевести разговор в шутку, но не получается.

– Еще как можно, – отвечает мне Андерсон. – Что касается этой особы, то никто из моих людей и близко не хочет подходить к ней.

– У вас есть свои люди? Надо же!

Андерсон умолкает на минуту и издает звук, имитирующий позыв к рвоте.

– Ладно, проехали. Не придирайтесь к словам, ладно? Но повторяю, Пейдж действительно опасна, очень опасна. Она злобна и безжалостна. И не остановится ни перед чем, чтобы склепать очередную сенсацию. И уж будьте уверены, с этого пути ее никто не собьет. Не помешают даже все другие пиарщики, вместе взятые. Не помогут никакие, даже самые щедрые, посулы с просьбой оставить человека в покое или обещания подбросить ей жареные сплетни о ком-нибудь еще. Раз вцепившись в свою жертву, эта пиранья уже не выпустит ее из своей пасти. Она управится и с жертвой, а попутно успеет написать еще и про того, кого ей сольют в надежде заткнуть ее поганый рот. Она всегда готова сжечь за собой все мосты. И только ради того, чтобы сделать себе имя. Настоящая акула пера…

– Может, у вас к ней слишком предвзятое отношение? Ведь не проходит и недели, чтобы в очередном номере газеты не появлялись публикации о вас? Во всяком случае, с тех пор, как мы вернулись в Нью-Йорк…

Мне хочется упомянуть последнюю статейку про эту манекенщицу. Энди, кажется. Но по озабоченному лицу Андерсона я вижу, что он не шутит, а потому и моя шутка будет не вполне уместной, и потому вовремя прикусываю язык.

– Да при чем здесь я? – восклицает он раздраженно и немного расстегивает молнию на куртке. – Хотя косвенно статейки обо мне, написанные Пейдж, тоже подтверждают степень ее информированности. Уверен, никто из моих друзей не распространяется на тему, где я, с кем я, чем занимаюсь и что делаю. Но у нее, как видно, есть свои источники информации. И, уверен, не только обо мне, но и о вас тоже. И можете не сомневаться, она не побоится использовать эти источники на полную катушку.

– Тогда с чего это вдруг она заявилась к нам в галерею? – снова вмешивается в разговор Рори. Она уже успела остыть и почти готова пойти на перемирие.

– Вот я и пытаюсь это выяснить. Уже кое-кому перезвонил.

– А что вам подсказывает собственная интуиция? – спрашиваю я, забывая о том, что своей интуиции я уже давно перестала доверять. Так на кой черт сдалась мне интуиция Андерсона?

– Ничего определенного. Но одно я знаю точно. Если к тебе приходит Пейдж Коннор, жди скандала.

Несомненно, в моей маме погибла незаурядная актриса. Перед камерой она лицедействует с нескрываемым упоением. Плачет, когда рассказывает о нашем с Рори детстве. И снова слезы, когда речь заходит уже об авиакатастрофе. Такие скупые, но горькие слезы женщины, привыкшей стоически сносить удары судьбы. И даже когда она молчит, когда ее просят просто постоять возле дерева, а камера берет уже не крупный план, а отъезжает от нее на приличное расстояние, все равно глаза мамы полны слез. Я наблюдаю за ней, стоя сбоку, и невольно сочувствую. И не потому, что я верю в искренность ее слез, а потому что понимаю: мама страдала, и много страдала. А потому имеет полное право погоревать с помощью национального телевидения вот так открыто, не таясь, на всю страну.

– Снежная королева постепенно тает, – говорю я вслух. Но от Андерсона ускользает скрытый смысл моих слов, А Рори стоит далеко и не может расслышать эту реплику.

Небольшая кучка зевак толчется напротив нас, глазеет, как мы разматываем на людях наш мелодраматический клубок. Андерсон уже успел раздать с полдюжины автографов, главным образом молоденьким девушкам лет двадцати. Стоит ему заговорить с ними, и девчушки, несмотря на то что в куртках, тут же начинают выпячивать вперед свои грудки и трясти гривами, словно норовистые лошадки. Внимание малолеток явно льстит Андерсону, но он устает от них гораздо быстрее, чем я предполагала. Снова возвращается ко мне и становится рядом.

– А я уж было подумала, что одну из этих юных поклонниц вы точно увезете к себе на послеобеденное рандеву.

– Слишком рано, – отбивает он мой удар. – Я сейчас строго придерживаюсь нового правила: никакого секса до шести вечера.

– Вот это да! Высоко же вы задрали планку своих моральных принципов.

– Стараюсь!

И мы оба улыбаемся, потому что знаем: да, он действительно старается. Шесть месяцев назад ему бы ничего не стоило обнять за талию любую из этих девчушек, вон ту брюнетку, к примеру, и тут же умчать ее на такси к себе домой.

Между тем слезы мамы моментально высыхают, стоило Джейми затронуть тему моего отца. Вчера вечером он сообщил мне по электронной почте, что, так или иначе, но этот разговор будет поднят в ходе съемок. Ведь мой отец для всех этих массмедиа по-прежнему этакий слон, которого водят по улицам на потеху честному народу. Широкая публика жаждет знать, каким был мой отец. Ну а уж сейчас благодаря мне Френсис Слэттери находится, можно сказать, на пике своей славы. На прошлой неделе Рори сказала, что получила чрезвычайно заманчивые предложения по реализации тех немногих полотен отца, которые еще остались в нашей галерее. Во всяком случае, вырученных средств должно с лихвой хватить на то, чтобы учредить Фонд для создания колледжа искусств для одаренных детей, о чем мы с ней давно мечтаем. Но я как-то не придала особого значения ее словам, тем более что в последнее время всякие разговоры о детях невольно вызывают в памяти все неприятности, связанные с моей прерванной беременностью. Надо будет обязательно переговорить об этом с Лив. Рассказать ей, как я загоняю все свои переживания в глубь себя… Хотя, наверное, мне будет проще не затрагивать столь больную для меня тему в разговоре со своим психиатром. Проще пропустить информацию, сообщенную мне Рори, мимо ушей. А одаренные дети – это, конечно, хорошо, но ведь пока их у нас нет. Когда-нибудь, со временем, они обязательно появятся, это правда. Ведь время рубцует любые раны. Знать бы мне только все наверняка, перестать барахтаться в болоте неизвестности. Выкидыш, моя беременность… А что я собиралась делать со своим ребенком? И как намеревалась разобраться с браком? Но здесь наверняка сработал бы принцип домино. Знай я всю правду, костяшки посыпались бы одна за другой. Зато сейчас все в моей жизни обстоит более-менее гладко. Так стоит ли ворошить прошлое и начинать заново расставлять старые костяшки? Как говорится, не буди лихо…