Жаклин Митчард - Поворот судьбы

— Во всяком случае, Пэтти Гилмор говорит, что Каролина ходит в школу каждый день, — сказала я. — Для нас это почти победа.

Если Кара гуляла со старшими мальчиками в те выходные, когда я чувствовала себя плохо, то единственным, кто мог заменить меня, была Кейси, а ее она воспринимала, как подростки воспринимают родителей, — с нарочитым пренебрежением. Я вела политику страуса, потому что меня пугало то, что я могла узнать. Что изменилось бы, примени я более жесткие меры? В конце концов, моя дочь могла бы оказаться в приемной семье, ведь так?

И у меня был Гейб. Молодчина. Он заменял Аори отца, оставаясь при этом мальчиком, который вправе рассчитывать на то, что в доме ему создадут условия для нормальной жизни. Одежда, к счастью, была чистой, но разбросана по всему дому. Когда вся посуда в доме, включая блюда из праздничного фарфорового сервиза, оказывалась грязной, приходило время помыть три тарелки. Когда я была на ногах, то заставляла их совершать большой рейд по дому. Мы убирали, вытирали пыль, мыли все вокруг, драили и вычищали. Как только все более или менее приходило в норму, наступало время нового укола.

После того как я начинала чувствовать слабость, Гейб заменял меня в доме, и мы даже это обговаривали. Он ставил будильник на шесть, выползал из постели, шел будить Каролину, для чего ему приходилось иногда сыпать ей кубики льда в постель, а потом вести Аори в туалет и обратно в кровать, если она не шла в садик. На столе он оставлял хлопья и изюм. Если Аори надо было отправлять в садик, он звонил Кейси, которая заскакивала к нам и завозила ее. Затем однажды Гейб показал мне согласие на то, чтобы он сдал на права и получил работу, с моей подписью (искусно подделанной). «Сколько же я уже „подписала“ объяснений по поводу пропущенных занятий?» — подумала я и стала выбрасывать все письма, адресованные «родителям А. Габриэля Штей-нера», ибо не видела в этом смысла. Я не могла позволить себе взять хорошего наставника для Гейба, а звонить его личному куратору не собиралась, так как ее электронные послания, как мне казалось, излучают неприязнь и злобу.

В те ночи, сразу после укола, я просыпалась, дрожа и вся в поту. Я сползала к Аори, чтобы убедиться, что она все еще жива, что она укрыта как следует, а потом направлялась в холл. Так как в доме было темно, а координация часто подводила меня, то я лезла на четвереньках. Услышав меня, Гейб без единого слова выскальзывал из постели (он был в пижаме Лео, как я поняла позже), поднимал меня на ноги и под руки волок к кровати. На следующее утро мы не упоминали о случившемся.

Что он должен был переживать в этот момент? Стыд. Что я могла ему сказать? «Спасибо, дорогой мой, что дотащил меня до кровати вчера ночью». Это только усилило бы ощущение униженности и у меня, и у него. И словно у Гейба было мало проблем, к общему списку прибавилась еще одна: Тиан, проливая слезы и посылая поцелуи, все же уехала. Ей не хотелось расставаться со школой и с Гейбом, но было очевидно, что она с радостью и нетерпением ожидает встречи с семьей. Она не скрывала, что не будет особенно скучать по Шебойгану. Теперь Гейб редко выезжал с Люком и его друзьями на прогулки, хотя поездки в школу за рулем автомобиля хоть как-то укрепляли его достоинство после отъезда Тиан.

Гейб был очень чувствительным мальчиком.

Я понимала, каково ему.

Я тоже была чувствительной, но у меня не хватало смелости ответить на пачку писем и бесконечные послания от Ханы и Гейба-старшего.

— Джулиана, — настойчиво повторяли они на автоответчике. — Джулиана! Просим тебя, перезвони нам!

В конце концов (через два дня после очередного укола) свекор со свекровью появились на пороге нашего дома. Они объяснили это тем, что им «надоело солнце и общество пожилых людей». Конечно, им надоело солнце. Двадцать дюймов снега на пороге моего дома могли служить «приятной» переменой. Лизель и Клаус уехали в очередную поездку, а Гейб считал, что чистить дорожки от снега еще более бессмысленное занятие, чем стирка.

Гейб вел себя, как ребенок на Рождество, который дождался подарка от Сайта-Клауса. Он с криком сбежал вниз:

— Мама! Дедуля и бабуля здесь! Они приехали! Словно на берег высадился отряд спасателей.

— Нам захотелось увидеть настоящую жизнь вокруг, — услышала я слова отца Лео, когда он вкатывал чемоданы в коридор.

Я попыталась встать с кровати, но мои ноги были как ватные. Я не смогла даже пошелохнуться. В последний раз я вылила в ванной комнате полный стакан ледяной воды на бедро. Специально. Я увидела, что моя кожа никак не отреагировала на это — ни покраснением, никак, но мозг мой отчаянно вопил, как будто, я провела шесть часов под палящим тропическим солнцем. Кровать имела такой вид, словно на ней лежал человек, у которого недержание мочи.

Я услышала, как Хана идет по холлу и неодобрительно хмыкает. Я представила, какое впечатление на нее произвел слой пыли на книжных полках над дверью.

— Джули, Джули, ты, как всегда, не отрываешь головы от книг. Джули, дорогая, — позвала она меня, — а когда приходила та девушка, которая убирает? Как ее зовут? Сайонара?

Ее звали Леонора. Она была филиппинкой, студенткой, которая приходила и делала всю «тяжелую» уборку раз в неделю. Однако я не могла позволить себе оплачивать ее услуги, с тех пор как стала колоть эти уколы, которые, хотя и были эффективны при лечении рассеянного склероза, все же не считались доказанным безальтернативным средством, поэтому моя медицинская страховка не покрывала затрат.

Я только могла себе представить, как со стороны выглядит дом. И какой у нас стоит запах.

— Джули? — Хана показалась в дверном проеме.

Последние несколько дней я держала жалюзи закрытыми, потому что от света у меня начиналась резь в глазах. Они меня не подводили даже сейчас, особенно правый глаз. Если я смотрела левым глазом, то все вещи казались размытыми, словно подернутыми масляной дымкой. Я все еще думала о бутылочках с лекарством, когда Хана воскликнула:

— Джули?

Я… забыла, что она стояла здесь.

— Джули, о святые небеса, — вскрикнула она в полный голос, распахивая шторы и открывая жалюзи. И тут же стала видна картина полного хаоса: армия смятых бумажных стаканчиков, пустые упаковки от вермишели, футболки и пижамы в углу у телевизора и я — в старых штанах Лео и в длинной футболке с пятном от горчицы на груди. Я увидела целую кипу газет, которые, к великому удовольствию Аори, накапливались, пока не достигли верхнего ящика комода, а потом она случайно их опрокинула.

— Да что здесь произошло?

Такую комнату можно было бы увидеть только в студенческом общежитии.

— Гейб! — закричала она.

— Иди сюда! — подключилась и я.

На следующий день Хана вымыла в доме все поверхности, даже те, которые, как мне казалось, не чистились с момента покупки этой квартиры. Хана прыгала со стремянкой и сметала паутину в углах. Она приготовила рис с бобами, рис с цыпленком и брокколи, гороховый суп и рисовый пудинг. Потом сделала мясные шарики. Она накрахмалила и отутюжила все мои блузы, которые до этого висели в шкафах, как бедные квазимоды. Затем вытряхнула на пол в гостиной содержимое рюкзака Гейба и разобрала его вещь за вещью.