Леонгард Франк - Избранное. В 2 т. Т. 2

— Это ваш ребенок?

Но он уже не слышал, как она ответила, что ребенок не ее, а хозяев фермы, так быстро она успела заворожить его всем своим обликом и выражением нежного личика, на котором отразилось все ее существо, угадывалась вся ее духовная биография — мягкосердечное и странное дитя человеческое с неиспорченным воображением и первобытным богатством чувств.

Под его откровенно восторженным взглядом она смущенно улыбнулась и, словно в ответ на этот взгляд, прикрыла шалью обнаженные плечи. Тут только он догадался, что, несмотря на принятое решение, он из-за своей нетерпеливости действовал слишком поспешно.

Он спрашивал себя, каким волшебством сумела природа так гармонично разместить все в этом маленьком овале — узкий девичий лоб, карие глаза с красивым разрезом, под ровными дугами бровей из черного шелка, точеный носик, удивительно красивый рот и крохотные ушки — белее, чем лицо, белые, как фарфор, и плотно прижатые к голове. Он с радостью сказал бы ей, что, создав ее лицо, природа создала чудо пропорциональности, образец прекраснейшего женского лица, и с тех пор природе ни разу не удалось повториться и не удастся даже через тысячу лет. Но он не сказал этого — он побоялся напугать ее своей торопливостью.

Чувство толкало его на объяснение, но он заставил себя пойти окольным путем, и этот путь начался с вопроса, не ее ли он встретил много лет тому назад в Романском кафе. По недоумевающему взгляду он сразу догадался, что она ничего не припоминает.

— Это было восемнадцать лет тому назад. На вас был белый берет и красный суконный костюм. А через несколько минут вошел стройный белокурый молодой человек в роговых очках и с гладко зачесанными волосами. Он сказал: «Извини, Шарлотта, меня задержали в редакции». И вы исчезли. Я несколько недель пытался разыскать вас и не мог. Тут, наконец, в глазах Шарлотты блеснуло какое-то воспоминание. Она протяжно сказала: «Ах, да-а!» — и смеясь добавила: «Я уже четырнадцать лет замужем за тем молодым человеком».

Это было препятствием и даже, может быть, трудно преодолимым при известных обстоятельствах. Но для Михаэля решался вопрос жизни и смерти, следовательно о непреодолимых препятствиях не могло быть и речи. Хотя он еще вчера вечером рассчитал, что ей самое меньшее тридцать пять лет, теперь он снова изумился. «Вот сидит девушка, на вид ей года двадцать два, а она утверждает, что уже четырнадцать лет замужем».

Он сказал:

— Как получилось, что вы за эти восемнадцать лет не постарели ни на один день, просто не могу понять. В остальном же я знаю о вас все. Знаю, какая вы. Знаю, каким вы были ребенком. Все, все! Я знал все ваши самые сокровенные мысли еще до того, как встретился с вами… Вы не читали «Оксенфуртский мужской квартет»?

Она засмеялась:

— «Ханна».

Михаэль обрадовался: «Это поможет». И сказал: — Значит, вы должны мне поверить, что я знаю о вас все. Можете ли вы представить себе, что значило для меня — встретить в кафе живую Ханну? И что значит встретить вас, наконец, еще раз? — Он удержал ее взгляд. — Я и свою-то Ханну в романе придумал не без задних мыслей и нарочно создал ее такой хорошей.

Она переменила разговор:

— Моя подруга получила из-за вас оплеуху, когда ее застали за чтением вашей книги «Брат и сестра». Родители запретили ей читать эту книгу. Ей было всего четырнадцать лет. У Дизель хранились даже ваши фотографии, вырезанные из газет. Она была влюблена в вас.

— Чудно! А вы?

Она пропустила вопрос мимо ушей и начала рассказывать, как работала в Берлинском Государственном театре, когда там репетировали «Карла и Анну». Она решила как-нибудь на репетиции попросить Михаэля, чтобы ей дали еще не занятую роль Марии. Но, когда он, разговаривая с Кэте Дорш, прошел мимо нее, она — молодая начинающая актриса, потеряла всякое присутствие духа.

Михаэль не мог больше сдерживаться и прямо в глаза выложил ей все, что думал:

— Если бы вы тогда не растерялись, вы уже восемнадцать лет были бы моей женой.

Она улыбнулась с напускным равнодушием, пытаясь превратить совершенно серьезное объяснение в шутку и скрыть под невинной улыбкой растущее беспокойство, но под его взглядом попытка не удалась. Щеки у нее вдруг вспыхнули. Она встала. Он молча проводил ее до дому.

Но в передней он невольно потерял самообладание. Она уперлась ему в грудь кулаками и вырвалась из его рук с тем ожесточением, с каким рвется зверь из капкана.

Когда Шарлотта бросилась бежать по коридору, он дал себе клятву не предпринимать больше никаких попыток к сближению и не проявлять ни малейшего интереса к Шарлотте. «Это, единственное, что тебе теперь осталось, несчастный идиот».

Они больше не разговаривали друг с другом. Когда он случайно встречал ее, она отвечала на его приветствие равнодушной улыбкой. Она разыгрывала безразличие не хуже, чем он сам. Что происходило в ее сердце, какая борьба там шла со все крепнущим чувством к Михаэлю, он узнал только через три недели, когда она наконец отказалась от борьбы с собой.

Через три недели она рассказала ему все.

После его объяснения на лугу и сцены в передней она решила немедленно уехать. Решила — и не могла. Три недели подряд она то укладывала, то разбирала свои чемоданы. Чтобы не проходить мимо Михаэля, она перестала бывать в столовой. Она уговорила себя, что сошла с ума, и хотела подвергнуться психоанализу. Жена хозяина фермы сказала:

— Нечего и проверять, ты не больна, вся твоя болезнь — это наш писатель.

Когда на ферме устроили вечер, Михаэль с подчеркнутой вежливостью один раз пригласил ее танцевать, но, едва только он обвил рукой ее талию, все силы сопротивления вдруг покинули Шарлотту. От волнения она чуть не расплакалась — так бережно и заботливо вел он ее. После танца она сразу же скрылась в своей комнате. Тут-то и произошла история с маленькой плиткой шоколада, которая лежала у нее на ночном столике. Словно гонимая чужой волей, она прокралась в комнату Михаэля и положила шоколад ему на подушку. Когда, охваченная страхом и смятением, она пустилась по длинному коридору, чтобы унести шоколадку обратно, Михаэль уже поднимался по лестнице, и она спаслась бегством.

Михаэль взволнованно рассматривал лежавшее на подушке «да», потом без стука вошел к ней в комнату.

На другое утро она в присутствии Михаэля позвонила своему мужу и сказала, что хочет развестись с ним.

Шарлотта в одно время с Михаэлем жила и в Париже, и в Лондоне, и в Нью-Йорке… Они вращались в одних и тех же кругах — среди артистов, писателей, композиторов, но всякие неожиданные случайности до сих пор препятствовали их встрече. Так, летом 1947 года, довольно долго прожив на ферме, она уехала всего за час до приезда Михаэля. Их автомобили, вероятно, разминулись по пути. Теперь, наконец, через восемнадцать лет случай свел их на этой уединенной ферме. Михаэль подумал: «Случай слеп, он слеп даже тогда, когда кажется нам зрячим, случай — это всегда лишь то, что человек из него делает».