Леонгард Франк - Избранное. В 2 т. Т. 2

Любопытный зяблик прыгал у ног Матильды, в лесу кричал филин, мерно постукивал прилепившийся к стволу ели дятел. Но девочка ничего не видела и не слышала. Пока божья коровка спустилась с половины закладки и проползла наискось из края в край страницы, Матильда успела повстречаться с чертом, который так и не сумел утащить дочку мельничихи, потому что та была чиста. И хотя сердце тринадцатилетней Матильды все еще спало непробудным сном, она поняла, что спасло героиню сказки.

Толстый паук, сидя на ели, тянул нить к рыжеватым волосам Матильды.

А черт приказал вдове вылить всю воду, какая только была в доме. Но дочка пролила столько слез на свои руки, что они снова стали чистыми-пречистыми. Тогда черт разгневался пуще прежнего. Матильда затаила дыхание: черт закричал, что утащит с собой бедную мельничиху, если та сейчас же не отрубит своей девочке руки.

Охваченная ужасом, Матильда перечитывала это место все снова и снова. И она отдала бы свои руки черту ради спасения матери.

Мать отрубила девушке руки.

А пока что паук, серый, как ствол ели, продолжал ткать свою нить, время от времени повисая где-то на полпути между Матильдой и еловой веткой, с которой он начал свой путь; паук глядел на девочку так, словно она уже была его жертвой и окончательно запуталась в паутине, сплетенной для нее судьбой.

Матильда и дочка мельничихи лили горючие слезы на обрубленные руки до тех пор, пока руки не стали чистыми и белыми как снег. И тут уж сам черт ничего не мог поделать.

В конце тропинки появилась кошка Матильды, черная, как сажа. Она то быстро перебирала лапками, то останавливалась и, наконец, дойдя да своей госпожи, обливавшейся горькими слезами, неслышно перелезла через нее. Мурлыча, кошка прижалась к девочке, внезапно задрожавшей от рыданий: ведь безрукой дочке мельничихи нельзя было оставаться дома, черт велел ей идти куда глаза глядят, привязав к спине обрубленные руки.

Безутешная Матильда уткнулась мокрым лицом в черную шерсть киски, примостившейся на ее сплетенных руках. Красная книга захлопнулась. Дятел оторвался от ствола ели и, едва коснувшись земли, описал широкую дугу в воздухе и скрылся в лесу. Черный клубок, пятясь, протиснулся между руками и лицом девочки и улегся на ее плече, все еще вздрагивающем от рыданий.

«Моя мама ничего не стала бы обещать черту», — думала Матильда, возвращаясь домой через луг под неумолчное стрекотанье хора кузнечиков.

Матильда позвала кошку, но увидела только кончик ее хвоста, — маленькую черную трубу пароходика, который плыл по зеленому морю трав. Черная труба то исчезала, то вновь появлялась. Но потом пароходик лег на другой курс, черная труба теперь подплывала к девочке.

На юбке Матильды повисло что-то тяжелое, девочка наклонилась вперед, и в то мгновение, когда она снова выпрямилась, кошка вскочила ей на плечо.

«Бедная женщина, что тебе надобно?» — пела на холме семилетняя пастушка, вязавшая красный чулок. Она пасла коз.

Кошка, прикорнувшая на плече девочки, услышала стук телеги и открыла зеленые, как мох, глаза. Крестьянская лошадка, которую Матильда встретила несколько недель назад и потрепала по холке, перешла с рыси на шаг, а потом и вовсе остановилась и посмотрела Матильде в глаза. У девочки снова стало легко на душе.

Каждый новый день Матильды был сплетен из сладких сновидений и детских мечтаний. И в то же время с каждым днем она все глубже познавала жизнь.

Заколдованный принц — черно-белый пятнистый сеттер — стоял у своей конуры и с нетерпением поджидал возвращения обеих подруг; дрожа от радости и любопытства, он ждал подробного рассказа об их долгой прогулке по лесу; сначала принц повернулся было к кошке, спрыгнувшей с плеча Матильды. Но чернушка с быстротой молнии метнулась к дому и была такова; озабоченному сеттеру, собравшему кожу на лбу в большие складки, пришлось обратиться к другой своей подружке. Казалось, он смутно понимал, что люди и животные — дети одной и той же таинственной матери-природы, и поэтому с укоризной потребовал уважения к своим братским правам, залаяв отрывисто и хрипло. Матильда присела на корточки и ласково погладила собаку, словно желая уничтожить стену, которая миллиарды лет разделяла людей и животных. Все мускулы сеттера, выгнувшего спину дугой, были напряжены, но вот он, удовлетворенно вздыхая, растянулся на земле: жизнь и мир снова улыбались ему.

Мать подала на стол обед — картошку с простоквашей; в углу она поставила миску для черной кошечки, но та с беспокойством бродила вокруг Матильды, требовательно мяуча.

Девочка опустилась на колени и подвинула миску. Тогда кошка сразу же подскочила к ней. В знак благодарности она мазнула своим черным хвостом по лицу девочки, изобразив что-то вроде буквы «S», а потом также мазнула по белой стене комнаты, после чего начала с такой быстротой лакать молоко, что ее черные усы вмиг стали похожи на диадему, унизанную жемчугом.

Мать укоризненно покачала головой; эта странная кошка даже под угрозой голодной смерти не согласилась бы принять пищу из чужих рук, не гонялась она и за птицами, так как видела, что Матильда кормит их каждый день.

И собака, и крестьянская лошадка чувствовали благоговение Матильды перед природой и почитали девочку как свою избавительницу; казалось, она очищала их души от всего темного, звериного.

По вечерам, когда солнце походило на расплавленное золото и Матильда тихо прижималась к стволу ели, слившись воедино со всем окружающим, мимо нее медленно шествовали к водопою трепетные косули: в каждом человеке они видели убийцу, но спокойно глядели в лицо Матильде. От взгляда косуль в душе девочки пробуждалась радость, словно она припадала к самым истокам бытия.

Мать сняла толстый слой сметаны и незаметно положила ее в тарелку Матильды, а потом решительно опустила половник поглубже. Теперь она накладывала простоквашу себе.

После обеда, когда долины и склоны гор дышали жаром, а травы и листья неподвижно распластались под палящими солнечными лучами, Матильда в легком платьице побежала в поле.

Воздух вдали дрожал от зноя, — плотная завеса спускалась с неба, маслянистая и сверкающая. Даже черепичные крыши, выглядывавшие кое-где из зелени, казалось, выгорели на ослепительном солнце.

В тени яблони Матильду поджидала ее подружка, дочь учителя. На коричневых от загара полных щечках девочки горел обманчивый румянец. Год спустя, еще не успев расцвести, подруга Матильды умерла от туберкулеза.

Дочка деревенского нотариуса, с развевающимися косами, словно обруч с крылышками, слетела с горы по сверкавшей на солнце дороге — прямехонько к яблоне; это была сухая как палка белобрысая девчушка, с белыми бровями и ресницами.