Леонгард Франк - Избранное. В 2 т. Т. 2

С досадой почувствовала она, что ее короткие чулки, доходившие только до колен и придерживаемые круглыми резинками, чуть-чуть спустились. Нагнувшись, она, как могла, незаметно подтянула их и быстро провела пальцем между чулком и резинкой.

Когда Матильда выпрямилась, она по глазам Уэстона увидела, что вся эта процедура не ускользнула от его внимания, — невольно она скрестила руки на груди и потупилась, словно застигнутая врасплох школьница.

Ничто другое не могло так ясно раскрыть возлюбленному Матильды сущность ее натуры. Уэстон почувствовал, что женщина, стоявшая у стены напротив, само воплощение невинности, совершенно безгрешное существо. Матильда скорее умрет, чем позволит себя развратить. «Достаточно посмотреть на ее рот, на линию ее губ, которая так выдает каждого человека», — подумал Уэстон, чувствуя, как чья-то чудодейственная рука извлекла мучительный ком из его груди.

Чуткая душа Матильды в ту же секунду распознала, что ее возлюбленный освободился от мук. На ее губах появилась мягкая улыбка, а глаза гордо блеснули — почти без борьбы ей удалось победить призрак и изгнать его из воображения Уэстона.

Объятые одним порывом, они вышли на воздух. Поляне, залитой лунным светом, снился прожитый день. Тени, отбрасываемые верхушками деревьев, проложили темные мостки через серебристый ручей.

Его рука легла на шею Матильды, они и по росту были хорошей парой, плечо молодой женщины уместилось как раз под мышкой у Уэстона. Так они медленно прошли через всю поляну под звездным шатром, шагая в ногу и чувствуя, что сердца их бьются в унисон. Прохладное дыхание Уэстона касалось уха и щеки Матильды, и даже треск сухих веточек под ногами рождал в них ощущение небывалой слитности.

В ельнике Уэстон привлек Матильду к себе. Она вздрогнула. По ее глазам, которые оказались сейчас совсем близко к глазам Уэстона, он понял, что его подруге придется преодолеть еще целое море пламени — свою стыдливость. В ее взгляде он прочел все.

— Не пойти ли нам в палатку? — спросил он с улыбкой.

Матильда утвердительно кивнула. Но потом она вдруг припала к Уэстону и скользнула вместе с ним на землю, навстречу своей погибели, навстречу смерти, сулящей ей новую жизнь, жизнь с любимым.

Пробираясь сквозь еловые ветки, лунный свет неровными пятнами падал на темный ковер из мха, и мох становился светло-зеленым, как днем.

Старое застиранное платьице Матильды было до пояса на застежке. Рука Уэстона расстегивала пуговицу за пуговицей, а его глаза упорно вопрошали — можно или нет? Не спуская глаз с Матильды, он медленно положил ладонь на ее теплую грудь.

У самой шеи платье было застегнуто на крючок. Уэстон никак не мог его разыскать. Матильда поднесла его руку к своим губам и села. И тут, пройдя через море пламени, она помогла любимому. Уэстон не сводил с нее глаз. И она посмотрела на него как бы издалека, стараясь почерпнуть в его взгляде то несокрушимое доверие, которое помогло бы ей развязать пояс и сбросить с себя платье и рубашку. Какой мягкий мох! Она откинулась назад, и лунное пятно с зубчатыми краями скользнуло с ее груди к ногам. Теперь он видел ее всю. И Матильда, не выдержав этого взгляда, опустила ресницы: она была совсем нагая, в одних коротких чулках.

Его рука приближалась к ней, и тогда голова Матильды откинулась на плечо, как голова умирающего в час кончины.

Шесть лет прожила Матильда с человеком, так и не сумевшим понять ее благородную простоту. Сердце Матильды, чуждое всякому притворству, не терпело двойственности: она оставалась холодной в объятиях Зилафа. Страсть, потрясающая до глубины души и человека и зверя, чувство, которому нет равного на земле, было незнакомо двадцатипятилетней женщине. Дрожа всем телом, словно ей только что пришлось испытать жгучую боль, она устремила на Уэстона непонимающий, испуганный взор.

Уэстон понял, что произошло с Матильдой. Он бережно привлек к себе потрясенную жену. Его шея сразу же намокла от слез. Матильда устроилась поудобней, подвинув голову к его подбородку, и, все еще полная пережитым счастьем, прильнула к любимому.

Уэстон ощутил движение ее губ на своей груди.

— Только ты это сделал, любимый. Только ты! — шепнула Матильда, глубоко вздохнув, и погрузилась в сон.

Уэстон, преисполненный радости, почувствовал, что ему удалось освободить Матильду из плена, на который судьба обрекает многие чуткие женские души, в этот миг он понимал мужчин, готовых пожертвовать делом своей жизни ради счастья любимой. Матильда ровно дышала, она спала, и Уэстону хотелось, чтобы он привиделся ей во сне.

А Матильда тем временем вместе с Розой и Астрой покупала на деньги Общества цветов лимонад и малиновое мороженое. Она вдруг увидела, что ее две сахарные змейки со скрещенными головками на самом деле из чистого золота. Она растянулась под яблоней, под той самой, где подружки мечтали когда-то о будущем, и воспользовалась могуществом, какое дарует человеку сон: она пожелала заглянуть в дальнюю-дальнюю долину за высокими горами. И вот она увидела луг, по краям которого росли красные маки, тихо покачиваемые ветерком. В каждом цветке, словно во чреве матери, было заключено неродившееся дитя. Матильда узнала нерожденное дитя Розы. С грустью — беспредельной, как сама бесконечность, с грустью, недоступной смертным, дитя Розы сказало:

— Моя мать мечтала стать графиней и пить чай в чайных домиках, но она умерла еще совсем молодой. Милая моя мама! А я остаюсь неприкаянным и одиноким на веки вечные и во веки веков.

Из соседнего цветка на высоком стебле — его головка клонилась от ветра — до Матильды донесся чуть слышный голосок:

«Моей матери не разрешалось родить меня. Но она меня очень любила. Как бы мне хотелось хоть раз, хоть один разок, полежать у нее на груди. Потом у нее родилось другое дитя. И все же, целуя того ребенка, моя мать вспоминает иногда обо мне».

В цветке, ярко освещенном солнечными лучами, Матильда увидела счастливое и ликующее дитя, только что зачатое ею. Дитя молчало. Да и Матильда не решалась высказать вслух свои думы, щадя тех, кому было суждено вечно прозябать у порога жизни. Она прислушивалась к многоголосому пению неродившихся душ, к тихому хору, похожему на музыку мощного органа, рокочущего где-то на краю вселенной.

Движением счастливой женщины Матильда еще крепче прижалась к любимому и, все еще не просыпаясь, воздела руки к небу, чтобы поймать цветок мака, который перелетел через горы и, словно многоцветная радуга, медленно опустился на ее ладони. Матильда положила цветок себе на грудь — так она приняла от судьбы свое дитя — и проснулась.

«Я зачала. У меня родится девочка».

Прогалина замерла под звездным шатром; тихий свет безмолвно озарял ее, а тени казались застывшими. Даже ручей и тот неподвижно мерцал под высоким покровом ночи.