Упырь Лихой - Славянские отаку

— Каждые выходные такой пиздец, — жаловался Нестеренко. — Скандал по любому поводу: я сгубил его юность, я не даю видеться с друзьями, я не уважаю его страну, я накидался с утра…

— Ну не я же накидался?! — Коля высморкался в полотенце. — Все время норовит съебать, потом нажирается и бьет меня.

— У вас токсичные отношения, — заявил Сергеич, прикрывая стояк. — Карлуша, теперь понимаешь, как тебе повезло со мной?

— О да, медовый месяц… — подхватил Нестеренко. — Так, ладно, вы друг другу потрите спинку, а мы выйдем.

Он потащил Егора в душ. В углу кухни-гостиной Егор заметил странный агрегат из нескольких видеокарт.

— Это наш дебил криптовалюту майнит, — объяснил Нестеренко. — По скайпу больше не ебется, нашел себе занятие. Ну, рассказывай.

Егор понимал, что перед ним тролль выше на сто левелов. Москаль свел с ума сотни человек и дожимал слабые мозги хохленочка, как трижды заваренный чайный пакетик. Рассказывать о себе этому монстру было равносильно суициду:

— Ну что… Не жизнь, а сказка.

— Да, я заметил. А он тебя сразу связал или когда ты отрубился?

— В процессе. Я уже плохо соображал.

— Ненавижу таких, — Нестеренко толкнул его на диван у окна и принес стаканы. — Ты что будешь?

— Мне все равно.

Егор сам не понял, как язык Москаля оказался у него во рту. Его тело при падении в бездну заметно ускорялось.

— Долго вас еще ждать? — Сергеич вывел к ним Колю и ахнул. — Так, слез с моего мужика!

— Да похуй на вас на всех, — Егор налил себе какую-то коричневую жидкость, это оказался ямайский ром. Нестеренко чокнулся с ним:

— Знаешь, я тут вспоминал наши золотые дни на твиче, пытался понять, что у нас с Коленькой стало не так. Ты ведь Васёк, да?

— Ага… — обрадовался Егор.

— Это ведь ты написал, что таким, как он, лучше умереть?

— Да, потому что у нас нет выбора, — Егор залпом выпил и налил себе еще.

— Как это нет?! — вспыхнул Сергеич. — Вали к своей мамке-шизофреничке! Выбора полные штаны!

— А жопу хохлу успел потереть? — Егор швырнул в него стакан. — Прикройся, мудак!

Нестеренко снова хохотал. Стакан не разбился: он специально брал из самого толстого стекла, для семейных сцен.

Сергеич достал из пакета трусы, оделся сам и поругал Егора за то, что напялил грязное, «хотя для пролетариев это норма». Коля ушел наверх, откуда вернулся в зимнем камуфляже и с винтовкой.

— Опять в АТО собрался? — съязвил Нестеренко.

Коля молча подхватил пакет с жестяными банками.

Они наблюдали из окна, как он тренируется боевыми: винтовка сильно отдавала, банки убивались с первого выстрела. Покончив с последней, он зашагал в лес.

— На их месте могла бы быть моя голова, — спокойно сказал Нестеренко. — Я рассказывал, как он хотел меня зарезать во сне? Вместо этого порезал шины. Щас, покажу кое-что.

Он вернулся со второго этажа с открытым томиком Конан-Дойла и ткнул в один абзац:

— Знаете, Уотсон, — сказал он, — беда такого мышления, как у меня, в том, что я воспринимаю окружающее очень субъективно. Вот вы смотрите на эти рассеянные вдоль дороги дома и восхищаетесь их красотой. А я, когда вижу их, думаю только о том, как они уединенны и как безнаказанно здесь можно совершить преступление.

— О господи! — воскликнул я. — Кому бы в голову пришло связывать эти милые сердцу старые домики с преступлением?

— Они внушают мне страх. Я уверен, Уотсон, — и уверенность эта проистекает из опыта, — что в самых отвратительных трущобах Лондона не свершается столько страшных грехов, сколько в этой восхитительной и веселой сельской местности.

— Мне дай посмотреть, — Сергеич положил подбородок на плечо Нестеренко. Потом отобрал книгу и пролистал назад. Через некоторое время он уже разжег камин, поставил на плиту кастрюлю с водой и нарезал мясо.

Егор и Нестеренко тупо смотрели на него со стаканами в руках. Сергеич хозяйничал как у себя дома: нашел мультиварку, запихал в нее мясо и какие-то специи, кинул в кастрюлю фетучини, нарезал овощи для салата. Присел на край стола и снова принялся читать.

— Позитивный мальчик, — сказал Нестеренко.

— А с чего ему быть негативным? — сказал Егор.

В лесу прогремел выстрел.

— Ебаный в рот! — Нестеренко вскочил, накинул куртку и выбежал на улицу.

Воображение Егора нарисовало хохленка, большим пальцем ноги нажимающего спусковой крючок. Егор обулся, накинул пуховик и помчался искать хохла.

— Фонарик возьми! — крикнул вдогонку Нестеренко.

— Похуй! — Егор побежал в темноту, светя айфоном.

Взошла луна. Небесный свет отражался от снега, глаза слезились от ветра, Егор проваливался по щиколотку, а где-то и по колено. Ему удалось разглядеть цепочку следов, он шел по ней, жалея, что не может быстрее. Добрался до полянки, где стоял джип кацапа. Серо-белая фигура лежала в снегу.

— Забери меня с собой! — крикнул Егор. — Я больше не могу, заебало все!

Он наклонился к Коле, тот был жив и даже не ранен.

— Помоги встать, — попросил хохол. — Плечо болит пиздец как.

Минут через десять Коля победоносно переступил порог кухни и швырнул на пол зайца. Точнее, это был черный кролик, один из тех, кто сбежал прошлым летом у соседей.

— Понимаешь, я так обрадовался, что забыл прижать приклад, — он растирал свои красные щеки. — Так ебнуло, чуть не сдох.

Коля налюбовался на кроля, ухватил его за задние лапы и ловко содрал шкуру, подрезая ножом для филе. Кроличью голову он насадил на кол во дворе, в память об игре своего детства. Сергеич разделал кролика, промыл и поставил тушиться в сметане с чесноком. «Надо было вымочить, но сильно жрать охота, — извинился он, — вы не волнуйтесь, чеснок должен отбить запах».

— На месте этого зайца мог быть я, — сказал Нестеренко.

— Лучше я, — сказал Егор. — Кстати, помнишь, у Конан-Дойла было про баранину с чесночным соусом?

— Жрать идите, дураки, — скомандовал Сергеич.

Он заметил Колину ферму для майнинга и за ужином еще полчаса обсуждал с ним преимущества разных видеокарт, заключив это словами «все равно нахуй сгорит». После Сергеич мыл тарелки, а заодно плиту, кухонные шкафы и пол, приговаривая, что невозможно жить в таком сральнике. Нестеренко все время наливал, предлагая поменяться женами. Егор нажрался быстрее, поскольку не имел такого алкоголического стажа и веса. Он уже нажаловался, что Сереженька сделал его своим рабом и тащит в постель, как баба в загс. Нестеренко горячо возражал, называя Егора дураком и аутистом. Любой вменяемый гей женился бы на дочке босса, чтобы потом руководить фирмой. Егор ворчал, что королевством пришлось бы править из-под стола, делая ртом принцессе.

— Ну посмотри, как стало уютно, — уговаривал Нестеренко. — Он как котик из калтактика, везде несет тепло и позитив. Он не думает о свободе, о сратом смысле жизни, он просто живет, понимаешь? Живет моментом. Он не фрустрирует, как ты, и не депрессует, как я. Просто если ему плохо, он доставляет себе удовольствие. Мальчик не жадный, он всем делится с тобой. А ты трясешься, как жид на говне.