Александр Проханов - Певец боевых колесниц [сборник]

Школьник повернулся к Подкопаеву:

– Благодарю вас, Сергей Кириллович, за работу, проведенную в Лондоне. Бедный Леонид Исаакович! Мне так хотелось его обнять! Не судьба. Но теперь – о сегодняшнем дне. Вы поступаете в распоряжение к Леоно. Отправитесь на авиационный завод. Проведете трансляцию заводских испытаний. Для этого рекомендую взять на завод молинерию мелкоголовчатую, не так ли, Вероника Петровна? У молинерии, несмотря на ее женственный вид, сила бронебойного снаряда. Ею можно танк подбить, а не то что Бертолетто! Ступайте и доложите результаты. А вы, Вероника Петровна, подберите растение и останьтесь в оранжерее.

Подкопаев, полный сомнений, не решаясь задать Школьнику роковые вопросы, обреченно последовал за Брауншвейгом и Леоно. А Вероника послала ему тайный поцелуй и отправилась в оранжерею, забирать молинерию.

Леоно привел Подкопаева на авиационный завод. Это было восхитительное место. Сборочный цех сверкал стеклом, напоминал огромный солнечный кристалл. В нем преломлялся свет. Окруженные тихими радугами, стояли самолеты. Они замерли на стапелях, один за другим, вереницей. Первый, недавно заложенный, имел лишь прозрачный контур, ажурное очертание, остроклювый пустой фюзеляж и хвостовой плавник. А завершающая вереницу, готовая к полету машина являла собой совершенство, вся в серебре, струилась, блистала, расправляла изящные крылья. Самолет был оснащен для стремительного полета, для боя, для воздушной победы. Самолеты напоминали стаю дельфинов, ныряющих в солнечные воды. Каждый, выныривая, становился все краше, совершеннее.

Подкопаев не мог на них наглядеться. В их совершенной конструкции присутствовала таинственная красота, которая возможна только в природе, среди лесов, морей, небесных светил.

– У этих самолетов нет кабины для летчика. Это беспилотники, воздушные роботы, – Леоно видел восхищение Подкопаева. – Такой самолет обеспечит России господство в воздухе.

– Я поражен красотой самолетов. Неужели в их создании не участвовал художник? По своему совершенству они приближаются к античным скульптурам.

– Эти самолеты – дети цифровых технологий. При их конструировании учитывают данные, недоступные человеку или большим человеческим коллективам. В эти самолеты заложено будущее. Характер будущих воздушных войн, оружие врага, характеристики театра военных действий, предполагаемый противник и его оружие, которого еще нет на заводах. Для создания этого самолета не нужен художник.

– Но, может быть, не художник, а маг? Тот, кто управляет не машинами, а стихиями, камнями, цветами, деревьями?

– Маги – не по моей части. Мы выполняем поручение Президента и строим лучшие в мире машины, – улыбнулся Леоно, и его влажные женственные глаза ласково посмотрели на Подкопаева.

А тот продолжал любоваться самолетами, среди которых, едва заметные, появлялись и исчезали люди в комбинезонах и касках. Размещали приборы и вооружение.

Леоно привел Подкопаева в испытательный цех, где самолеты проверялись на прочность. Цех не имел окон, напоминал бетонный каземат, подсвечивался угрюмыми тусклыми лампами. Среди каземата высилась громадная железная клетка, в которой находился самолет. Он был закреплен множеством стальных тяг, упругих струн, которые тянулись от крыльев, фюзеляжа, хвоста. Он был пойман в стальную паутину. Сотрясался, пытался вырваться, но паутина крепко его держала. По телу самолета пробегала мучительная судорога. Его закрылки испуганно поднимались и опускались. Киль беспомощно поворачивался во все стороны. Крылья выкручивались, как выкручиваются руки, хрустели в суставах. На фюзеляж давила тупая чугунная плита, сминая обшивку. Фюзеляж стонал. К подбрюшью самолета были подвешены гири. Казалось, они вот-вот выдерут из самолета сочные ломти.

Самолет подвергался пытке, стенал, вздыхал, скрипел. Множество мониторов фиксировали его страдания. Самолет не выдерживал боли, выдавал свои тайны.

Подкопаев, едва переступил порог цеха, почувствовал страдания и муки машины. У него заломило сердце, ноги стали подгибаться в коленях. Шейные позвонки захрустели. Он оказался в пыточной камере, где пытали машину. Но пытали и его, Подкопаева. Желали вырвать у него признание. Что знает он о коварном заговоре? В чем тайна колдовских деревьев? Кто отравил Бородулина? Кто живет в дупле, сияя из мрака лазурными глазами?

Молинерия мелкоголовчатая была уже на месте. Стояла в кадке, чуть освещенная светильником. Маг Брауншвейг был рядом. Облаченный в скафандр с откидным шлемом, просовывал руки в листву, что-то нашептывал на чужом языке. Растение нетерпеливо вздрагивало, как вздрагивает гончая, почуяв добычу.

– Вы присутствуете при завершающей фазе испытаний, – сказал Леоно. – Еще немного увеличим нагрузки, и самолет лопнет, как орех. Во время воздушного боя нагрузки огромны. Мы должны быть уверены в машине.

Подкопаев заметил при тусклом освещении, что на фюзеляже машины полупрозрачной краской было выведено слово «Россия». Муки, которые причиняли машине, были предназначены для России.

Президент Константин Ярославович Вязов проводил совещание с членами правительства. За овальным столом он занял место, которое обычно занимал премьер-министр, сдвинув того в сторону. Члены правительства тесно окружили стол и чем-то напоминали птиц, клюющих зерно. Премьер с большими выпуклыми глазами, в которых стояла невысыхающая темная влага, был уязвлен тем, что его лишили привычного места. Вращал головой, словно ему был тесен ворот. Опускал вниз углы рта, будто удерживал нервный зевок. Президент улавливал нервозность премьера, был готов истолковать ее как тайную неприязнь, ревность, глубоко скрытое ожидание того дня, когда сможет сам стать президентом, въедет в кремлевский кабинет. Вязов улавливал напряжение собравшихся министров. Они знали о предстоящих переменах, боялись потерять министерские кресла. Смотрели на Вязова как на виновника неурядиц.

– Будущее застигло нас врасплох, – говорил Президент. – Пока мы боролись с инфляцией, улучшали инвестиционный климат, мир перешел на новый цивилизационный уровень. К нам явилась госпожа цифра и обесценила тысячи наших слов. Мы должны освоить эту новую цифровую реальность, иначе она освоит нас. Превратит в сухой корм для других цивилизаций. Рывок, который мы намечаем, будет рывком в мир сверхвысоких технологий, в мир цифры. Она поможет нам преуспеть на поле боя, в Арктике, в медицине, в искусстве. Нам предстоит преобразиться. Кто из нас не сумеет преобразиться, тот, повторяю, превратится в корм для рыб.

На лицах министров была мука. Премьер ерзал, словно под ним накалялось кресло. Вязов чувствовал, что его не любят, боятся, не верят в затеянные преобразования.