Василий Фартышев - Проза жизни

— Ложиться.

— Как?

— В траву, как еще.

Уж не смеется ли старик? Нет, не смеется. Гена плашмя бросился в траву, на руки. А Найденов поймал перепела и пошел к шоссе с удочкой на плече.

Через минуту Кинг с испуганной мордой рыскал рядом, недоумевая, что же стряслось с его властелином? Гена сел, подозвал его, угостил сыром, выправил ошейник и взял Кинга на поводок. Догнав Найденова, он смущенно и благодарно сказал:

— Вот это средство! Буду знать…

— Собаку бил — вот и не подходит.

— Да что вы! Да я… Никогда!

— Что ж не подходит?

— Азарт. Мы ж его раздразнили.

Найденов махнул рукой: пустое. Гена принялся с жаром доказывать: нет, не бил, в городе пес был так послушен, так послушен, а не подходит теперь из-за того, что ноги ведут непутевую голову.

— Когда подходит по команде — награждаешь? Подачку даешь?

— А как же! Да если хотите, сейчас подойдет. Успокоился — и будет подходить.

— Ну, пусти, — Найденов, казалось, поверил, что азарт застит темпераментной собаке глаза, отбивает устоявшиеся команды. Возбуждение от первой встречи с птичкой так велико, что она и хозяина променяет на «птичку» — гонит за воронами, чайками, даже за тенью самолета!

Гена отстегнул затвор ошейника. Кинг сразу перешел с шага в красивый галоп и понесся вдоль опушки леса, вскакивая свечками на бабочек. Гена отпустил его подальше и длинным свистком, резко взмывшим вверх в самом конце, позвал. Видимо, собака прекрасно чувствует на расстоянии, уверенно или нет отдает хозяин команду. Если неуверенно — не подойдет ни за что.

Метра три-четыре Кинг тормозил с разлета, повернул, застыл. Застыл и Гена: пойдет ли? Хватит того, что погнал птичку при Найденове, а ведь Найденов — судья.

Но Кинг разогнался и мчал к хозяину во всю мочь. Не дожидаясь, пока собака сравняется с ним, Стрельцов поднял руку вверх:

— Даун!

Эта команда звучит страшно, как выстрел.

И Кинг — умница, спаситель авторитета, золото! — на лету начал опускаться в траву. Это надо видеть — как собака угасает на полном аллюре, как она стелется по траве, выполняет новую команду, еще не остановившись. Кинг был похож на приземляющийся самолет. Наконец скольжение прекратилось, он замер — морда на лапах, носом к хозяину, невидный в траве. «Как громом убитый».

Эта команда действительно жизненно важна для легавой. На охоте сразу после команды «даун!» следует выстрел, дробь летит над собакой и, если приказ не выполнен, возможно ранение.

Гена неторопливо подошел к Кингу и подал сверху вниз кусочек вяленого мяса. Сверкнули зубы — кусочек был проглочен на лету. В их отношениях было уже и такое: собака игнорировала приказания до тех пор, пока не проголодается. А стоило проголодаться — выполнит любую команду образцово, подбежит и тычет носом в карман: ну давай, давай, заработал же! Теперь в их отношениях не было никакой меркантильности. Стрельцов оглянулся на Найденова — суровые глаза старика по-детски улыбались.

Через сотню шагов Кинг ушел в заросли, и Гена снова позвал его свистком. Кинг вылетел на поляну, замер с поднятой и подогнутой передней лапой, будто на стойке, нашел взглядом хозяина и понесся к нему так, словно волки гнались следом.

Это повторилось несколько раз, Кинг всем своим поведением будто извинялся за срыв, и Найденов оттаял.

— А может, и азарт, — сказал он у самого лагеря. — Будет, будет собака, — добавил старик успокоительно. — Чутье есть…

— Разве есть?

— Поиск тоже. Хорошо поставить надо, чтобы по команде работал безупречно.

С жаром доказывая Ивану Александровичу, что он не наказывал Кинга, Стрельцов пережил сильнейшие угрызения совести: мудрый старик был прав. Гена сек четырехмесячного щенка за изгрызенные книги, лоскуты которых устилали пол в комнатах. Наказывал и девятимесячного — за «самоволку», когда кобель ранней весной носился по всем окрестным кварталам… У собак бывает два опасных периода в году: весна и осень, и самые дисциплинированные теряют контроль над собой, слушаясь таинственного голоса крови. Впрочем, для кого неопасна весна?

Но Кинг великодушно простил хозяина. Это был первый урок натаски. Люди воспитывают собак — собаки воспитывают людей.

Когда они вернулись в лагерь, увидели снова привязанного к изгороди курцхара. Опять владелец красного «Москвича» сидел на стульчике.

— Вот бы кого на привязь посадить да воспитать, — сказал Гена. Найденов промолчал, усмехнувшись.

В полдень курцхар носился по лагерю, волоча за собой поводок с обломком штакетины, как лошадь с постромкой для двуколки.

Оказалось, озлобленный пес кинулся на хозяина, прокусил ему руку и, выломав штакетину, ударился в бега. От неожиданной агрессии хозяин упал со стульчика. Вгорячах понесся следом за курцхаром, размахивая плеткой. Лицо человека было искажено, багрово и яростно. Собака легко уклонялась от встреч с ним. Человек задыхался от бессильной злобы, но остановиться не мог и бежал, бежал. Казалось, сейчас его хватит апоплексический удар. Ясно было: он не прочел ни одной книги по дрессировке и натаске. И сразу все, чем он обладал, показалось лагерю взятым напрокат, костюмом с чужого плеча — и охотничья породистая собака, которую он ломает, если уже не сломал, и чешская палатка, и машина. Этот человек ни разу в жизни не задал себе вопроса: а воспитан ли он, и зрители с ужасом представили, как же он воспитывает своих детей…

За длинным столом обедали ирландисты — народ дружный, коллективистский. На восемь человек у них была одна бутылка вина и восемь тем разговора. Как часто бывает наоборот: на восемь бутылок — какая-нибудь одна завалящая тема. Они оторвались от беседы, оживленно комментировали происходящее и давали советы хозяину:

— А ты челноком, челноком!

— Окружай его!

— Кузьмич, даун!

Таня, держась за березу, звонко смеялась. Смех душил ее, она стала задыхаться и смеяться беззвучно.

— Всегда найдется человек смешнее тебя самого, — сказал рослый чернобородый ирландист Игорь, и Таня осеклась. Геннадий, глядя на них, понял, что между Таней и Игорем что-то есть…

— Да поймайте же вы его! — обессиленный, провизжал фальцетом Кузьмич.

Но никто, даже те, кому курцхар тыкался мордой в ладонь, не спешили его ловить. Он словно просил политического убежища.

— Редкий случай, — философски прищурившись, сказал после долгого молчания судья Солганик. — Собака натаскивает хозяина.

Через неделю этот курцхар был выставлен на полевые испытания вместе с Кингом Стрельцова — так указала жеребьевка.

Отправляясь на вечернюю натаску, Стрельцов решил дойти до торфяника — еще в первое утро ему слышался оттуда крик перепела: «Спать пора! Спать пора!» Он даже переспросил потом Найденова, так ли кричат перепела, и старик, сложив ладонь полукруглым рупором, просвистел: «Чить-чивить! Чить-чивить!» — очень похоже на «спать пора». Гена мечтал переполошить лагерь сообщением, что пришел перепел.