Тамара Лисицкая - Тихий центр

Нужно было принять некое такое решение. Решение, сопоставимое по масштабам с гильотинированием. Например, уехать обратно в Москву.

Но сначала прогуляться.

После съемок Настя Вторая и Алешенька направились домой пешком. Лилии Степановна долго сомневалась, поскольку никогда еще не отпускала сына одного, даже в сопровождении. Но Настя настояла на том, чтобы им дали погулять, и Лилия Степановна поехала домой одна.

Шли но городу, пинали снег. Алешенька все время порывался догнать голубя, но Настя его удерживала. Смеялись. Особенно радовала реакции людей, явно понимающих, что Алешенька — как бы это… не совсем такой, как они. Люди оглядывались, смотрели мельком, но очень зорко. Настя Вторая любила нервировать людей, считала своим долгом смущать их, теребить, наказывать своим присутствием, своей лысиной, своим гвоздиком в носу, своими пестрыми гетрами, всем, чем могла. И Алешенька очень вписывался в эту концепцию. А еще Настя Вторая очень любила город, в который она приехала смущать. Он ей нравился до жути. Устраивал как объект, даже несмотря на общий налет тихой провинциальности, на забитость населения. Это был маленький город с профилем, похожим на Алешенькин, не слишком выразительным. Город-интраверт. Город с перспективами. Город с самым красивым на свете видом с крыши самого высокого, аж двадцатидвухэтажного дома…

Постояли у витрины, наблюдая, как продавцы вешают елочную гирлянду.

— Скоро Новый год? — спросил Алешенька.

— Как ты догадался, хитрый мальчишка? — Настя весело толкнула его. — Да! Что тебе подарить?

— Подари мне Настю!

— Еще раз?

— Подари мне Настю. У нее красивые вот эти! — Алешенька похлопал себя по ягодицам. — Она вот так ими раз-раз!

Повилял задом. Было бы смешно, если бы не было так грустно.

Таня шла по главному проспекту, думала. Ей было светло, холодно и пусто. Проспект внутри Тани — светлый, холодный и пустой. Раньше очень много места занимал Игорь, сейчас место не то чтобы освободилось — Игорь уменьшился, сжался до твердого комка в горле.

Нет будущего с Игорем.

Но ведь и разойтись нельзя? Как можно разойтись с человеком, с которым прожито несколько лет в одном доме? Тут уже такое взаиморастворение, что мысль о разделении кажется абсурдной. Да, у них кризис, очень тяжелый, на грани катастрофы, но это как-то пройдет, наверное. Они же не легкомысленные, они же не просто так сошлись. Таня так точно не просто так — ей позарез нужен был друг, и она сама стала другом тому, кому он позарез был нужен. Как можно бросить друга?

Памятники на площади смотрели строгими бронзовыми глазами, по их ногам ползали дети. Таня присмотрелась — знакомые какие-то дети! О! Так это же Тристан и Эрик!

— Эй! Дети! Дети! — Таня пыталась помахать перчаткой, голой рукой — не обращают внимания. А звать их родными именами при всем честном народе как-то неудобно. Но и оставлять детей одних на центральной площади — вокруг толпы, метро, машины…

— Тристан! Эрик!

Обернулись. Тот, что постарше — Тристан — помахал в ответ.

— А почему вы здесь одни?

— А мама с папой на работе!

Резонно, но не освобождает Таню от ответственности.

— А вы уверены, что вам можно тут гулять одним? — Таня похлопала памятник по многотонному ботинку. — Тут скользко, и вообще! Лучше вам играть во дворе!

— Ага! Мы скоро! Только полазим чуть-чуть, и все!

Таня хотела бы настоять на своем, но зона ее полномочий закончилась. Для того чтобы дальше настаивать на своем, она должна была быть хотя бы троюродной бабушкой.

Поэтому Таня пошла прочь, по дороге оглядываясь. В целом, дети цепкие, держатся устойчиво. Может, для них такие штучки — норма.

Игорь пересек сквер, стараясь не видеть парочки на скамейках. Ему было больно их видеть, противно, тошно, как будто все они занимались какой-нибудь невыносимой мерзостью.

Снег в городе так же бессмысленен, как и собаки. Им всем негде развернуться. И Игорю негде было развернуться с его талантом, с его планами, с его почти «Фендером». И если до сих пор он мог с этим как-то существовать, ненавидя все живое вокруг и этой ненавистью питаясь, то сейчас он приблизился к состоянию, когда ну вот все… Когда…

И по декабрьскому городу шел уже не Игорь, а его тканевый макет, чучело, полое внутри. И в этой пустоте внутри играла очень грустная музыка, почти реквием.

Иногда Игоря сдувало, и он сталкивался с прохожими. Иногда он смотрел на стадо грязных машин на проспекте и сладострастно представлял, как лежит под колесами, наматывается на оси, впечатывается в протекторы. Иногда он останавливался, поднимал голову, чтобы слеза утекла обратно в глаз, и тогда снова сталкивался с прохожими. Все куда-то шли, спешили. Один он никуда не спешил, хоть и шел.

И вдруг мелькнуло золотое. Игорь вздрогнул, реквием пискнул и заткнулся. Кто это? Кто это был? Оля?

Да ну, не может быть? Откуда? Игорь помчался вслед.

Догнал и шел чуть-чуть сзади, помирая от восхищения, — такая красивая, золотая-пушистая, на каблучках, асфальта не касаясь… Как такие женщины умудряются сохранять цвет и фактуру в этой слякоти? Как такое возможно? Она гениальная! Она гениально прекрасная!

Тут Оля обернулась.

— Привет, — сказал ей Игорь.

— Привет.

— Вот шел, заметил тебя.

— А…

— Куда идем?

— Мы? Я?

— Ну да…

— Не знаю… Просто гуляю.

Оля улыбнулась и пошла дальше, не приглашая, но явно замедляя шаг. Игорь постоял, испытывая сразу несколько противоречивых желаний: догнать ее и пойти рядом; догнать и ударить ее; догнать, развернуть и целовать; развернуться и пойти в другую сторону. Догнал и пошел рядом.

— Ну, и как гуляется? Инфраструктура как? Привлекательная?

— Никак. Дома низкие, людей мало, магазинов мало. Вечеринки скучные.

— Зато у нас метро красивое!

— Это у нас в Москве метро красивое! А у вас вообще не понятно какое!

— У нас быстрое.

— А у нас, типа, медленное? У нас оно вообще!

— Зато у вас в Москве пробки!

— А у вас тут единственный проспект, и тот все время перекрывают!

— А у вас лица кавказской национальности!

— А у вас на улице ни одного нормально одетого человека не встретишь!

— А я?

— А ты? — Оля сверкнула глазами. — А ты тоже плохо одет! Ты вообще одет ужасно!

— Чем же тогда объяснить такой настойчивый интерес ко мне?

— Чей? Мой?

— Твой! Ко мне!

Они снова стояли, дыша огнем, пугая прохожих.

— С чего ты взял, что есть интерес?

— С чего? А действительно, с чего? Ничего ж не происходит, да?

— Ничего!

— Все в порядке, никаких изменений, да?

— Никаких!

— И я, значит, фигню несу сейчас, да? Выгляжу, как дурак!

— Ну, — Оля пожала плечами, — выглядишь ты неплохо, а дурак или нет — мне все равно!