Флора Олломоуц - Серебряный меридиан

Они какое-то время сидели молча. Наконец Сью уснула.

— Как прошел день? — спросил Уилл.

— Как всегда, — сказала Виола.

— Я должен поговорить с тобой.

— Боже мой, наконец-то!

— Я сейчас вернусь.

Уилл понес Сью в дом, а Виола в нетерпении ходила из стороны в сторону, доведенная долгим ожиданием до состояния крайнего беспокойства. Месяц она не находила себе покоя. Началось с того, что в самом начале июля Уилл пришел домой в странном возбуждении. Крепко выпил — решили все. Но он был трезв, только очень взволнован и непонятно чему радовался все последующие дни, привлекая к себе всеобщее внимание необъяснимыми чудачествами. И все это сопровождалось то громким, то беззвучным смехом по всякому поводу, а чаще без него. Виоле он сказал, что с ним произошло чудо, и, как только обстоятельства позволят, он обязательно все ей расскажет. Она заподозрила, что Уилл в очередной раз влюбился. Он быстро вспыхивал и увлекался, что крайне раздражало Энн. Но его грешки и шалости протекали, словно детская хворь — быстро и пылко, и без последствий. Чтобы он ни творил за порогом, Виола всегда была на его стороне. Она знала, как он ценил жену и обожал детей. И еще она понимала, что разница в возрасте теперь стала тем камнем преткновения, о который сама Энн и споткнулась. Ему шел двадцать второй, ей — тридцатый год.

Наконец Уильям вышел из дома. В руках у него были кувшин и две кружки.

— Не помешает, — сказал он, наполняя их. — Тем более, сейчас.

— Вино? Случилось что-то важное?

— Мало сказать «важное». Чудеса витают над нами. Неужели ты не чувствуешь?

— Чувствую. И еще чувствую, что еще полминуты, и я сойду с ума. Говори же.

— Меня берут в труппу «Слуг Ее Величества королевы».

Три года назад лорд-камергер и распорядитель королевских увеселений заново собрали некогда существовавшую труппу актеров, специально отобранных для исполнения спектаклей при королевском дворе. Как и всем королевским слугам, им пожаловали ливреи камердинеров и платили жалование. Из разных трупп были отобраны двенадцать актеров, которые слыли самыми выдающимися мастерами своего незаурядного дела, и в их числе «быстрый, искусный, изящный» Роберт Уилсон и «удивительный, великолепный и милейший» Ричард Тарлтон. У них было море почитателей. Эти двое могли так развеселить публику, что смехом чуть ли не сводили ее с ума. Великий Ричард Тарлтон по праву олицетворял маску комедии и был признан королем юмора, смеха и сцены. Комедиантство он ставил во главу театрального действа.

Эта блистательная труппа летом 1587 года остановилась с гастролями в Стратфорде, и Уильям не мог обойти двор гильдии, в котором актеры, живущие в ближайшей таверне, развернули сцену и давали представления едва ли не каждый день после Пасхи. В репертуаре была пьеса самого Тарлтона «Семь смертных грехов», а также «Беспокойное царствование короля Иоанна», «Знаменитые победы Генриха V», «Король Лейр» и «Правдивая трагедия Ричарда III».

Уилл, наблюдая, сравнивал их игру с тем, в чем сам недавно принимал участие — в представлениях «Слуг лорда Стрейнджа». Они тоже бывали с гастролями в столице и при многих знатных дворах, но манера их игры не утратила площадного налета, схожего с манерой ярмарочных зрелищ. Здесь же многое было иначе, но что именно, он поначалу не мог себе объяснить. Это было зрелище иного рода. Казалось, в знакомых пьесах в их изложении происходило гораздо больше событий. Публика, проникаясь происходящим, мгновенно забывала, что это игра, вымысел, сказка. Импровизации между сценами взрывали заполненный зрителями двор гильдии и прокатывались волнами общего отклика на происходящее на сцене. Раньше привычным было, если в толпе зрителей слышались одиночные хлопки, выкрики, смех, вздохи. Дружно реагировали только на мрачные или бестолковые действия — убийство короля в драме или падение шута в комедии. Монологи, диалоги, разговоры вызывали разную реакцию, единого порыва не бывало. Теперь Уильям видел будто других людей. Вернее, зрители были те же, но действие на сцене творило с ними чудеса. Чего стоил один только Тарлтон. Он будто вынимал из всех потроха, встряхивал, прополаскивал смехом и возвращал на место — все болело внутри и сводило скулы. Все вокруг утопало в гоготе, визге и слезах от услышанного. Люди падали друг на друга, нечленораздельно вскрикивая и пытаясь поглубже вздохнуть. Поверить в такие метаморфозы Уиллу было трудно.

Уилл старался бывать на каждом представлении «Слуг Ее Величества королевы». Для этого нужны были деньги, поэтому он работал больше, чем обычно, и домой приходил только поспать. Это вызывало подозрения и недовольство Энн и лишало возможности поговорить с Виолой.

Вскоре, запомнив со слуха тексты многих пьес почти наизусть, Уилл стал примерять на себя те или иные роли и представлять, как он разыграл бы отдельные сцены. Ни о чем больше он думать не мог. Он потерял сон, ночи напролет перебирая варианты выправленных и поставленных по-своему пьес. От этого даже лежа кружилась голова.

В июле на сцене произошло событие, решившее все. В «Знаменитых победах Генриха V» «хор» регулярно забывал слова. То есть, юный актер, который читал вступительные монологи к каждому акту, перенося зрителей и действо во времени и пространстве, под свист и град незрелого и перезрелого товара зеленщика сбегал со сцены после каждого следующего провала своей памяти и красноречия. Это было изрядное происшествие для «Слуг Ее Величества» и грозило испортить и репутацию труппы, и поставить под сомнение успех дальнейших гастролей. Уже в Стратфорд «Слуги» добрались не без злоключений: один из ведущих актеров труппы, Уильям Нелл, исполнявший роль Генриха V, был убит. Разгоряченный элем, он со шпагой в руках набросился на своего коллегу Джона Тауна, который, вынужденно защищаясь, нанес Неллу смертельный удар. Тауна судили. В репертуаре труппы образовалась брешь: аншлаговая пьеса оказалась на грани срыва. А гастроли необходимо было продолжать. Игра на сцене была для многих в труппе единственным средством к существованию. Поэтому в играющем составе сделали перестановки: убитого «премьера» заменил актер похуже, актера похуже — его ученик, а место ученика — спешно нанятый забывчивый мальчишка. Уильям понял — сейчас или никогда.

Представление закончилось, и публика потянулась со двора. За сценой было шумно. Уилл, шагнув за сколоченные из досок «дворцовые стены», мгновенно среагировал, отбросив летящий на него средних размеров барабан, басисто загремевший и покатившийся в угол.

— Я тебе, мошеннику, язык в узел завяжу, чтобы он у тебя вообще больше не расплелся! Я тебе уши из твоей пустой башки выдерну и на такое место пришью, что в жизни перед девкой штанов не спустишь! Я тебя все твои шпаргалки, не жуя, глотать заставлю! Чтобы они в тебе на всю жизнь застряли и не из одной дырки не выпали… Разбойник! Ты же по миру нас пустил! Ты же!.. Позор Двора Ее Величества!..