Флора Олломоуц - Серебряный меридиан

— Это моя любимая, — обрадовался он. — Только я не все слова помню. Там много цветов и красок.

Она поставила цитру, взяла кувшин и снова разлила вино по кружкам.

— Могу я спросить, Ви? У тебя что-то стряслось?

— Да. Стряслось. А пойти некуда, — и тут же поправилась, — Джек, прости меня! Пришла к тебе и говорю «некуда»! Это не в том смысле, поверь!

Он растерялся.

— Значит, у тебя нет этого… ну, как бы это сказать…

Виола улыбалась.

— Кого? Жениха, возлюбленного?

— Да.

Нет. Не возьму в толк, почему, — огладывая себя, улыбнулась Виола.

— Я тоже… не возьму, — сказал Джек надтреснутым голосом. Она с удивлением посмотрела на него.

— Я… просто хочу сказать, что ты, если бы только захотела…

— Я давным-давно захотела, дорогой. Но, видно, одним хотением этому не поможешь.

Она взяла цитру и снова тихо запела:

— Обязательно запомню все слова, — прошептал Джек.

— Ты хочешь кому-то ее спеть?

— Да… Тебе.

Он опустился перед ней на колени.

— Виола, я знаю, кто ты и кто я. Ты пришла ко мне сейчас с печалью в сердце. И я был бы последним ничтожеством, если бы просил тебя остаться со мной. Но я хочу этого. Поверь мне, я овладею мастерством и буду лучшим, чтобы стать достойным тебя. Я отдам тебе свою жизнь, я буду служить тебе. Доверься мне! Ты узнаешь самое преданное сердце на свете. Ты единственная из всех, кого я знаю, кто достоин любви. Прими меня таким, какой я сейчас, и я сделаю все для тебя. Я люблю тебя.

Она мягко прикрыла ладонью его губы. Он сжал ее руку, прижал к лицу и держал молча, не отпуская. Прошло несколько секунд или минут в молчании. Потом Джек сказал, не глядя на нее.

— Я буду служить тебе верой и правдой, где бы ни было.

— Пообещай мне, Джек.

— Все, что попросишь.

Она улыбнулась.

— Ни одной женщине, кроме меня, потому что ты это уже опрометчиво сделал, не обещай сделать все, не услышав сначала ее просьбы. И еще…

Он ждал.

— Поверь, Джек, все слова, какие ты сейчас сказал мне, через некоторое время тебе обязательно снова пригодятся. Запомни их и сохрани в своем сердце. Добром и трепетом. Словаужасны, Джек. Самые прекрасные из них могут выглядеть в отражении зеркал самыми жестокими.

— Зеркал?

— В сердце, Джек. Прости меня — сейчас я не смогу солгать. Не здесь. Не сегодня. Не я. Прости меня, Джек.

Он с трудом справился со слезами. Виола вспомнила, как точно также сама стояла не столь давно на коленях перед Ричардом и говорила ему о своей готовности вечно служить ему верой и правдой. Джек первым нарушил молчание.

— Я больше не буду докучать тебе. Я пойду в мастерскую. Оставайся здесь, тебя никто не потревожит.

Виола вздохнула. Даже в хмельную ночь собеседник вынужден покинуть ее. Еще два часа назад она была уверена, что ни в ком не может пробудить страсти, и вот получила первое в жизни признание в любви. Немыслимый театр, в котором коллизии превращают своих героев — достойных и сильных людей — в тривиальных участников ни к чему не ведущего фарса. Она, Ричард, Жаклин, Уильям, Энн, Джек — сколько может длиться эта череда невостребованных влюбленных? Принять любовь Джека? Она представила себя рядом с ним и поняла, что выглядит его старшим братом, потом, вообразив себя в платье невесты, показалась самой себе его матерью. Кошмарное видение. Нет, она могла быть расточительницей своей жизни, но не чужой.

Уильям в эту ночь, лежа без сна рядом с Энн в своем новом стратфордском доме, думал о том же — о любви и судьбе. После бурной, жаркой и ласковой близости, в возможность которой оба уже отказались верить, он забылся недолгим сном. А проснулся с мыслями о сестре. Даже к этому размягчающему сердце и утешающему душу покою рядом с женой он обязан Виоле. Не он, а она почувствовала, что именно нынче они с Энн смогут возродить их брак.

Виола могла думать за него, говорить за него, принимать решения за него, писать, как он, и вместе с ним — быть для него всем. Где она сейчас? С кем она сейчас? Он знал — одна. Но не знал, захочет ли она впустить кого-то в свою жизнь. Найдись на свете отчаянный смельчак, кого не смутили бы ни ее ум, ни горячность, ни отвага, этот безвестный будет счастливцем.

Через неделю он вернулся в Лондон и не узнал Виолу. Она встретила его в женском платье, на ее локоны, разделенные прямым пробором, была надета сеточка, унизанная мелкими бусинками.

— Ты прелестна, — задохнулся он от восторга, обнимая ее. — Ты прекрасна. Мне надо было убежать из деревни на неделю раньше, чтобы это увидеть. Что с тобой? Что произошло?

— Не мое это все, — махнула она рукой. — Не понимаю, как можно жить в этой сбруе. Вернее, в попоне.

— Зачем же ты оделась как фея? — засмеялся Уилл.

На что услышал саркастическое: «Все остальное в стирке!»

За ужином Уилл вопросительно поглядывал на нее. Обычно стоило ему перешагнуть порог, он слышал: «Ты не представляешь, что мне удалось сделать!» или «Я сегодня такое нашла, милый мой, ты не поверишь!» Это значило, что его ожидает работа над черновиками, новыми набросками и вариантами. Но давно она ничего подобного не говорила и ничего нового не читала вслух.

— Ты что-нибудь написала? — не утерпел он.

— Нет.

— Ты часом не заболела?

— Нет.

А про себя подумала: «Я выздоровела вместе с тобой».

— Но что же тогда? Почему ты не пишешь?

— Я набираюсь сил.

— Хорошо, если так.

Летом разразился скандал, вновь грозивший оставить «Слуг графа Пембрука» без заработка. В июле они представили в театре «Лебедь» пьесу «Собачий остров», сатирически нацеленную на очень высоких чиновников и вызвавшую тем самым недовольство властей. Пьесу сочли «непристойной», усмотрев в ней «мятежное и клеветническое содержание». Нескольких актеров и одного драматурга, а им был известный критик Шакспира Бен Джонсон, арестовали и посадили в тюрьму на три месяца. Тайный совет потребовал, чтобы «никакие пьесы не ставились в Лондоне… в это лето», и более того, «те театры, что построены единственно с этой целью, были бы снесены». Антрепренер Хенслоу сумел доказать властям, что его театр «Роза» используется также и для других развлечений публики. После разбирательств с другими заведениями судьи обязали владельцев несчастной «Куртины» «снести до основания подмостки, галереи и комнаты».