Дмитрий Бакин - Про падение пропадом

Пока он орал, как раненая лошадь, о доблести, храбрости и прочей чепухе, свойственной английским морякам и англичанам в целом, Крейг и Батлер криво улыбались, а Стивен Уолферт напряжённо молчал, потому что в такие торжественные моменты не прочь был умереть за Старую Добрую Англию. Только капитан Прайс невозмутимо слушал болтовню адмирала и вежливо кивал.

Уильям Прайс, выходец из вонючего болота справедливой государственной политики, был шпионом первого министра и до 1634 года не имел отношения к морскому делу. Как раз тогда до министра дошли слухи, что некоторые капитаны английского флота поддерживают отношения с Испанией, незаконно переправляя золото и серебро Нового Света испанскому королю, за что получают контрабандный товар и успешно сбывают его в Англии, оставаясь при этом честными английскими подданными. Министра эти сведения серьёзно заинтересовали. Уильяма Прайса заставили учиться лоции и навигации, после чего он плавал на кораблях, курс которых лежал не далеко от берегов Испании и Португалии. Заставили присматриваться и прислушиваться. По доносам Прайса было повешено двенадцать человек, десять из которых были не виновны, а двое виновны, но не в том, в чём их обвиняли.

— Ура, адмиралу Джонсу! — заорали матросы.

— Ура! — заорали провожающие.

Одна из тех портовых девиц, которых французы, начиная с 1629 года, отправляли на Тортугу составить семейное счастье пиратам, преподнесла адмиралу букетик цветов и улыбнулась так, словно накануне барахталась с ним в постели.

Джонс повернулся к толпе, приподнял широкополую шляпу, украшенную перьями, и поклонился. В первых рядах стояла старушка. Речь адмирала растрогала её до слёз. Джонс увидел это и

торжественно подарил ей золотой. Старушка взахлёб благодарила.

— Да, — умилился Стивен Уолферт — Это очень благородно.

— Да, — буркнул Батлер. — почему бы нашему адмиралу не подарить бабушке золотой, если в следующем месяце он выжмет своим королевским налогом у неё в три раза больше.

Ещё один золотой Джонс подарил безногому, вечно пьяному моряку, которого на короткой доске приносили на пристань, где он благословлял корабли, после чего они не возвращались, и жил, несмотря на то, что его два раза переезжала карета. Железным принципом безногого моряка было никого не благодарить.

Крейг приказал грузиться.

Строй матросов распался.

Шлюпки медленно, тяжело отходили от берега.

Женщины, как положено, плакали и махали платками.

Фрэнсис Крейг спустился, и матросы разом налегли на вёсла. Потом вёсла подняли вертикально, салютуя провожающим.

Люди на пристани закричали и усиленно замахали руками.

Несколько секунд они видели Фрэнсиса Крейга, который стоял в полный рост в чёрной рамке вёсел и молча смотрел на берег.

День первый

На протяжении пятнадцати миль флотилию преследовали бешеные крики чаек. Стояла чудесная погода. Море под солнцем блестело, как битое стекло.

Матросы работали по пояс голые и изредка обливали друг друга морской водой. За исключением Крейга никто не думал о возвращении. Думать о возвращении во время отплытия считалось дурной приметой.

Вечером маленькая шлюпка доставила на «Мэриголд» Джона Батлера. Батлер, молодой, симпатичный лейтенант Крейга Эдгар Ллойд и сам Крейг спустились в капитанскую каюту. Матрос из прислуги накрыл стол.

— Португальский портвейн, а? — покривился Батлер. — Откуда?

— Из Португалии, — сказал Крейг.

— Я знал одного человека, который считал изменником каждого англичанина, пившего испанское или португальское вино во время войны, — сказал Ллойд.

— Я знал идиотов похуже, — буркнул Крейг.

— А что, разве идет война? — хмуро спросил Батлер.

Ллойд засмеялся. Он чувствовал себя неуютно.

Они сидели три часа и крепко напились.

Крейг сказал, что напивается только для того, чтобы лучше понимать нынешнюю политику. А Батлер говорил, что ни черта не понимает, даже когда напьётся.

— Сейчас пьянство так тесно переплелось с политикой, что невозможно представить попойку без разговоров о ней, — зло сказал Батлер. — Мне плевать, кто придумает законодательный акт, который загонит меня в гроб. Его придумают. Мне плевать, кто придумает новый налог на политические нужды. И его придумают. Плевать! Поговорим о детях.

Ллойд заметно оживился. Он рассказал, что его сестра в прошлом месяце родила девочку. Она без ума от ребёнка. Говорит, что много пришлось пережить, пока родила.

— Боль при родах женщины ставят в вину мужчинам, — сказал Батлер. — Как и то, что они, женщины, путаются с любовниками, как и то, что не красивы, как и то, что умирают.

Ллойд продолжал: сестра не может спать, если не спит дочь. Ночами напролет тихо поёт колыбельные и никому не жалуется, что не досыпает.

Колыбельные.

Крейг помнил их.

— Сестра гордится, что подарила девочке жизнь, — улыбнулся Ллойд.

— Всему начало — жизнь, — сказал Крейг, глядя на пустой бокал.

— Всему конец — человек, — сказал Батлер.

Они пили до полуночи. Затем Батлера погрузили на шлюпку и отправили на «Плутон».

Эдгар Ллойд торчал на палубе, свесившись за борт.

Крейг сидел в каюте и глазами мутными, как запотевшее стекло, наблюдал за слугой, который поспешно убирал со стола.

День второй

Погода не изменилась, только усилился ветер. Зарифленные паруса надулись, как неравномерно набитые мешки.

Крейг поднялся на палубу. Солнечный мир ударил в глаза. Чаек не было. «Плутон» Батлера, идущий впереди, чуть отклонился на восток. «Сван» Уолферта и «Юдифь» Прайса шли довольно ровно в полумиле позади.

Крейг приказал поставить на ветер паруса. Спросил у боцмана, где Ллойд. Боцман сказал, что, наверное, спит.

Ллойд появился к обеду. Белки его глаз были желтые, как нечищеные зубы. Он попросил прощение.

К вечеру корабли вошли в Бискайский залив.

Крейг лёг рано и быстро уснул.

День третий

Погода не изменилась.

Вечером на шлюпке прибыл Батлер. Он сказал, что у него всё в порядке и что он готов продолжить.

Позвали Ллойда и опять напились.

У Крейга было омерзительное настроение.

— Чудесная погода, — сказал он.

Ллойд сказал, что перед каждым плаванием у него было предчувствие, что оно последнее, а перед этим плаваньем он почувствовал, что будет ещё.

— Значит, оно последнее, — усмехнулся Крейг.

Ллойд поплевал через плечо.

На этот раз Батлер остался ночевать на «Мэриголд».

Эдгар Ллойд торчал на палубе, свесившись за борт и хрипло шептал: «Всё. Хватит. Хватит».

В темноте паруса были серые, как моль.