Дмитрий Бакин - Про падение пропадом

Утром все ночные раздумья вызывали у Крейга только досаду. Когда он долбил ствол дерева, отключался от всего.

Месяц ушёл на корпус лодки. Корпус получился грубым и неровным, но очень прочным.

Крейг повалил молодое тонкое дерево, очистил его от коры и сучков, срезал макушку, но ставить на лодку мачту пока не стал. Он хотел перетащить лодку ближе к воде. Лодка была слишком тяжела для одного. Вдвоём с девушкой они подсовывали под днище лодки толстые палки и, действуя ими, как рычагами, двигали корпус к побережью. Там, на берегу, Крейг сделал паз в днище лодки, в том месте, где днище было толстым, и вбил мачту. Теперь оставалось собрать всю парусину, которая была в индейском поселении и сделать из неё парус. Крейг не хотел отбирать силой или красть у индейцев парусину. Думая над этим, он сделал три весла, на тот случай, если в море обломается мачта или ветер сорвёт парус, и положил их в лодку.

Помимо вопросов государственного порядка и вопросов, затрагивающих склеенные слюной политические отношения между Англией и Испанией, что представлялось наиболее важным на данный момент, в Хептон-Корде решался вопрос о награждении наиболее отличившихся во время англо-испанской войны за Новый Свет.

Арсенал наград составляли: два ордена Подвязки, два ордена Св. Георгия, один орден Сент-Эспри, три ордена Святого Духа и одна лента голландской медали «За военную доблесть», которая, учитывая явную принадлежность Голландии к морским державам, практически не имеющим сухопутных армий — предназначалась для вручения кому-либо из Военно-морского английского флота.

Первыми в списке награждённых стояли имена людей, воевавших с Испанией, не выезжая из Англии. Кроме орденов и медалей, были подписаны патенты на офицерские звания. Из государственной казны были выделены средства на денежные премии живым и на денежные пособия семьям погибших.

Также была объявлена амнистия, которой подлежали в большинстве своём безнадёжно больные заключённые: заключённые, у которых было конфисковано личное имущество и родовые земли, и заключённые, которые были ни в чём не повинны, но отличились примерным поведением в тюрьме.

Сервенты, чей срок не превышал трёх лет, имели право вернуться в Англию, но на деньги, высланные родными. Родные, кроме того, должны были частично компенсировать затраты плантатора на еду и жильё для амнистированного сервента.

Выжил тот, кто меньше всего нуждался в жизни. Тем парням, которые ставили перед собой высокие цели, тем, которые хотели лучшего от жизни для себя и для других, проломили черепа.

Фрэнсис Крейг, который ничего не хотел, и Джон Вейс — сволочь, пьяница, убийца, избежавший виселицы, благополучно добрались до берегов Англии на корабле с контрабандой.

Вейс изъявил желание остаться у контрабандистов в качестве матроса. Крейг не сомневался, что эта скотина высидит любой срок в тюрьме, отработает любой срок на каторге, будет тонуть, гореть в огне, корчиться от холода и доживёт до восьмидесяти лет, при этом ни к чему не стремясь и не цепляясь за жизнь.

— Мой вам совет, капитан. Рассчитайте своего боцмана и возьмите на его место Джона Вейса. Он опасный, паршивый человек, но он отличный боцман, — Крейг криво улыбнулся. — Впрочем, это ваше дело. Как жаль, что люди, которые стоят многих в своей профессии, чаще всего ни черта не стоят в самом главном.

— Значит, вы не будете возражать?

— Нет.

Матросы спускали шлюпку на воду.

Вейс подошёл к Крейгу.

— Не держите на меня зла, господин капитан. Для всех я хочу быть с теми, кто поделился своей кровью с морем, когда потопили «Лизард». Скажите, что я давно уже мертв, и вы, ей богу, попадёте в самую точку. Прощайте.

— Иди к черту!

Крейг спустился в шлюпке. Четверо матросов разом откинулись назад и налегли на вёсла.

Фрэнсиса Крейга высадили в десяти милях от Портсмута.

Десять миль Крейг прошёл пешком.

Он подошёл к Портсмуту со стороны кладбища.

Осмотрев неровную, высокую ограду, семейные склепы баронов и графов, возведённые на пологих, зелёных холмах за кладбищем, он толкнул ногой калитку и зашагал между могил.

Воздух застыл над крестами.

Цветы накрыли кладбище невидимым колпаком пряных запахов…

А теперь, подумал Господь Бог, не создать ли мне человека по имени Френсис Крейг?

Перл Джойс был ранен и чудом выжил. Он рассказывал, что знает, что такое смерть — это когда на небе начинает расти трава, а потом ты летишь в эту траву, вроде бы с того неба, которое выше этого, что у нас над головой.

«Это обман природы, — возражал Теркел, — я тоже был ранен и лежал, уткнувшись лицом в землю. А когда открыл глаза, земля была так близко от глаз, что казалось — земля не наверху, а подо мной».

Говорил: сначала подумал, что его уже засыпали, потому что боль была тяжела, как двухфутовый слой земли над головой, но потом всё стало на свои места, и он понял, что засыпан не землёй, а болью.

Он вспомнил того грязного, слепого старика, от которого разило потом и гнилым перегаром. Он мыкался по залу таверны, налетал на людей, столы, стулья и упрямо двигался от препятствия только влево, как танк без левой гусеницы. Вспомнил, как поймал его за руку и спросил:

— Что ты ищешь, приятель?

Он вздрогнул, точно его поймал за руку бог.

— Я ищу выход. Покажи, где выход.

Священник подтолкнул его к выходу.

Он остановился и неожиданно сказал:

— Нет. Это вход.

Глядя на толпившийся на площади народ, на махавшие из окон женские платочки, на оживленные стайки детей, Батлер с эшафота сказал:

— Безлюдная страна, безлюдные площади.

Голова его покатилась, как горшок с горящими углями. Лучше быстрая смерть, чем медленная жизнь.

Орган был не популярен. Но сюиты Перселла, в конце концов, переложили на орган, и самые грустные из них звучали, как несуществующий шум моря в горловине раковины, и были ничем иным, как ровным глухим и тихим шумом тишины в ушах замерших в ожидании людей, которые верят, что услышат его.

Срок жизни точно рассчитан на количество наших страстей и желания так, чтобы к старости мы не могли бы чего-то хотеть. Бессмертие не нужно человеку, потому что он не камень. Чтобы от жизни получать радость, мы должны хотеть, радость нам приносят сбывшиеся и даже не сбывшиеся желания, всё, что бабочка переживает за одну ночь.

Он смотрел на потолок и думал, что все вопросы, на которые даны непонятные ответы, растворяются в отчаянии, потому что сознание человека, пока он жив, прокладывает слишком узкую дорогу для двоих, и по дороге этой можно идти только один за другим, но не вместе, и проложенная дорога, как правило — всего лишь тёмные мили беспросветного пути — по городам, пыльным и неуютным, по полям — под зимней, весенней, летней, осенней тоской, через реки — по мостам, вплавь, в брод, по берегу.