Соня Дивицкая - Замуж срочно!

Я поступила, мы виделись на факультете почти каждый день. Надин по-прежнему решала деликатные проблемы студентов. В деканат регулярно прибегали квартирные хозяйки, которые по старым советским привычкам хотели написать жалобы на своих студенток-квартиранток. Это были все безумные старушки, которых беспокоило аморальное поведение. Одна прибежала в деканат с половником, размахивала, требовала декана. Надин ее успокоила, обещав передать половник декану, никто особенно не удивился даже этому половнику после тети Жанны. Тетя Жанна – одна армянская мама, которая пыталась спасти своего сына от плохой девочки. Она была постоянной «клиенткой» Надин. Тетя Жанна врывалась к ней с визгом: «Умоляю убрать этот биляд с факультет!» Надин смогла найти к ней подход. Она принесла зачетку моей подружки и показала тете Жанне: «Смотрите, у нее одни пятерки. Ее приглашают на телевидение. Она будет зарабатывать кучу денег». «Кучу денег?» – задумалась тетя Жанна. Надин ей прошептала: «Только больше никому… Это я вам по секрету говорю». Тетя Жанна почапала, куча денег ее впечатлила, она стала здороваться заискивающе с плохой девочкой.

– Спасибо, спасибо, Надин, ты гений, – благодарила ее плохая девочка, она была по совместительству моей соседкой по комнате. – А это что? Зачем тут у тебя половник?

Половник еще долго лежал у Надин на столе, для хорошего настроения. И никто из нас не догадывался, чего ей стоит это самообладание и улыбка.

Она жила в нашем студенческом общежитии, на втором этаже были комнаты для персонала. Каждый вечер во дворе у общаги она гуляла со своим маленьким сыном. В песочнице копошились самые разные дети: черненькие, желтенькие, беленькие… У нее был очень аккуратный ребенок, песок и лужи он не любил. Ему было всего три года, а у него во рту уже блестело золото.

– Таня! – мы заметили. – Что это? Коронка на молочный зуб?

Она, как всегда, махнула рукой.

– Это свекровь. Я с этим не смогла ничего поделать. Хочет, чтобы все видели…

Мы не представляли масштаб проблемы, не знали, что это вообще такое – свекровь из маленького городка, который затерялся высоко-высоко в горах. Мы хохотали.

– Нет, ну надо же… Какой маленький, а уже джигит.

Мы помогали ей занести на второй большую детскую машинку, а сами шлепали к себе на седьмой этаж. Нам казалось, что вот у нас, на седьмом – это да, это проблемы, а у нее на втором счастливая семейная жизнь.

Нас, творческих людей, а мы себя считали творческими априори, даже те, кто ничего не творил, нас то и дело захватывали сезонные депрессии. Самоубийство на факультете случалось ежегодно, похороны стали привычным ритуалом. На первом курсе застрелился мальчик, на втором еще один трагически погиб, на третьем, а мы как раз были на третьем, наша однокурсницы выбросилась из окна. Этот последний случай произвел на всех тяжелое впечатление, у девушки совсем недавно родился сын, и даже маленький ребенок не удержал. Когда на факультет принесли эту новость, Надин не поверила, она побежала звонить в больницу, чтобы проверить.

– Не может быть такого, – она сказала. – Это ошибка. У нее маленький ребенок, ни одна мать не может так поступить!

Земная женщина, все у нее по правилам. Нам казалось, что она счастливая. Ребенок, муж-красавец, отдельное жилье… Пусть маленькая комната, но зато почти что в центре и бесплатно. Во времена большого кризиса и нищеты нам все это казалось счастьем. Мы тоже хотели замуж, нам казалось, что это гарантия женского счастья. Особенно утром нам так казалось, часиков в шесть или даже в пять, когда мы возвращались с ночных гулянок со случайным бомбилой, голодные, грязные, уставшие. Мы считали, что домашний уют – это все, предел человеческих мечтаний. Нам хотелось борща, или лучше лапши, горячую ванну, чистую постель и чтобы рядом никого, никаких дискотек, никаких случайных парней и никаких подружек.

И вот однажды в такое раннее утро мы поднимались к себе на седьмой по лестнице и встретили Надин. Мы столкнулись где-то в районе пятого этажа, она не сразу нас заметила, у нее в руках был стул, она несла его перед собой, смотрела под ноги. Мы удивились, что она с каким-то стулом делает на шестом этаже в такую рань?

Надин спросила нас о чем-то…

– Гуляете, девчонки? На танцах были?

И позвала к себе.

– Голодные? Пойдемте! Я вас накормлю. У меня много еды, ко мне папа приезжал…

Мы слышали про папу, она говорила, что очень ждет папу, что давно не видела, хочет поговорить.

– А муж? – Нам было неудобно.

– Его нет дома, – она нас затащила все-таки. – Пойдемте.

У нее была такая же комната, как у нас, метров двадцать, перегорожена шкафом на спальную и гостевую зону. В этой гостевой она устроила маленькую кухню, стол, диванчик, как-то все поместилось. За шкафом стояла кровать, и маленькая детская кроватка, там спал ее сын.

Она включила телевизор, он у нее горел вместо ночника. Вытащила нам на стол каких-то невозможных сладостей… Я помню орехи в меду, пахлаву… В те времена таких названий не было не только у нас в меню, но и вообще, в лексиконе. Мы были вечно голодные, нам это все после бешеной ночи показалось чудом со скатерти самобранки.

Какие-то бараньи котлеты она подогрела… Какие котлеты? Максимум, на что мы могли рассчитывать в это утро, – кусок батона и чаек.

– Угощайтесь, угощайтесь… – улыбалась она, глядя на наши голодные рожи.

А мы опять спросили:

– А почему ты так рано? Со стулом? Ты что, украла стул? Что ты там делала, наверху? Откуда ты спускалась?

Надин улыбнулась и говорит так же весело, как обычно:

– Девчонки! Вы не поверите! Я хотела покончить жизнь самоубийством! Я ходила на девятый этаж, чтобы выброситься с балкона…

А мы уже привыкли так ко всякой криминальной хронике, что даже и не очень удивились. К тому же у нее так вкусно было…

– Самоубийством? Жизнь покончить… А стул зачем?

– Стул, чтобы спрыгнуть, – говорит. – Там, на девятом перила на балконе очень высокие, я не смогла залезть.

– Нормально. То есть ты сначала так попробовала, потом за стулом сбегала…

– Да! – она засмеялась. – Так и было. Я сначала пришла на девятый. Думала, залезу на перила и спрыгну. Прибежала туда, а залезть не смогла. Я же маленькая, мне высоко. Пошла за стулом, со стулом удобно. Стою уже, думаю, все. Оттолкнусь, и все. И тут я подумала, что сейчас сын проснется, а мужа нет. Он будет плакать, а к нему никто не подойдет.

– А муж? Он где?

– Гасан не придет, я не знаю, когда он придет, его и две недели может не быть.

– Ты пьесу, что ли, пишешь? – спросили мы. – Сценарий какой-нибудь? Ты очерк готовишь? Ты про нашу девочку пишешь, которая выбросилась?

– Нет, – говорит. – Все правда. Клянусь здоровьем Асанчика!