Сергей Мавроди - Сын Люцифера

Картины того памятного вечера по-прежнему стояли перед глазами как живые. Словно это только вчера все было.

Его четырехлетняя дочь, смеясь, выбегает на проезжую часть… Потом «Мерседес» этот… Визг тормозов… Глухой удар…

Зенкин зажмурился и бешено затряс головой.

Нет! Нет! Нет! Этого не было! Это мне приснилось!

А по щекам его катили слезы.

А эта самодовольная сволочь за рулем! — Зенкин резко открыл глаза и ненавидящим взглядом уставился перед собой. — Если есть на свете Бог!.. Проклинаю!! Всю его семью! Всех его выродков! Всех!! До единого! Проклинаю!! Пусть они все сдохнут! Все. До седьмого колена!

Зенкин поднял голову не понимая, что его разбудило. Звонок повторился. Зенкин мутно посмотрел на заставленный объедками стол, встал и, пошатываясь, побрел к двери.

— Владимир Иванович? — стоявшая на пороге женщина была ослепительна. Словно из какой-то другой жизни. Больших денег и больших людей.

— Да? — полупьяный и не проснувшийся еще до конца Зенкин машинально подтянул рукой свои старые сползающие треники. — Это я. И чего?

— Можно войти?

Зенкин секунду подумал, пытаясь понять, чего от него хотят, потом все же посторонился:

— Ну, проходите…

— Владимир Иванович! — женщина казалось очень взволнованной. Она будто и не замечала ни грязи вокруг, ни то, в каком неприглядном, затрапезном виде стоит перед ней пьяный Зенкин. — Я жена того человека, который сбил Вашу дочь.

Зенкин вздрогнул и дико вытаращился на женщину.

— Что? — онемевшими губами еле слышно прошептал он.

— Да. Я его жена, — длинно и прерывисто вздохнув, повторила гостья, — и я…

— Головка от ху я ! — грубо оборвал ее Зенкин. Он почувствовал, что ненависть его вспыхнула внезапно с новой силой. — Чего ты припёрлась сюда? Кто тебя сюда звал?

— Я Вас прошу!.. Я Вас прошу… — женщина с трудом сдерживала рыдания. — Снимите свое проклятие! — наконец не выдержала и разрыдалась она. Косметика потекла по лицу. — Пожалуйста! Прошу Вас… Дочь!.. Сын!.. Прошу Вас!..

— А… а… — Зенкин даже растерялся на мгновение. — Какое еще проклятие?

— Мне сон приснился, — стиснув на груди руки, простонала женщина. — Что Вы наложили на нас проклятие, и оно непременно сбудется. Если Вы сами его не снимете. Я Вас прошу!.. Умоляю!.. Ради детей!..

— А-а!.. Детей!.. — Зенкин ощутил, что пред глазами у него всё поплыло.

— Ради детей, говоришь!.. А моя Валечка?! — он задыхался. — Чего ж ты весь этот месяц сюда не прибегала, а только теперь примчалась, когда жареный петух в жопу клюнул?! Только теперь про детей вспомнила?!.. Моя дочка, значит, это одно, а твои?.. Соси! — он резким движением спустил тренировочные вместе с трусами. — Это для начала. А там посмотрим. Давай, давай!.. Чего уставилась?!

— Так мы договорились?.. — робко проговорила женщина, поднимаясь с колен и тщательно вытирая платочком рот. — Я могу надеяться?.. Вы снимите теперь с нас своё проклятие?

— Еще чего! — грубо захохотал Зенкин, натягивая трусы со штанами. — Пиздуй отсюда! Сосать сначала научись. Ш-шалава! Проваливай!! Сдохнешь вместе со своими выблядками!

— Так к а к всё-таки всё было? А? Владимир Иванович? — следователь осторожно присел на самый кончик стоявшего у кровати стула.

— Она не виновата ни в чем, — судорожно переводя дыхание и морщась от резкой колющей боли в груди, взрывающейся при каждом слове, с трудом проговорил Зенкин. — Я сам на нее напал. Нервы не выдержали. Она просто защищалась. Это самооборона.

Он почувствовал сильное утомление и закрыл глаза.

Следователь помедлил еще немного, потом тихонько встал и неслышно вышел из палаты.

К вечеру Зенкина не стало.

__________

И спросил у Люцифера Его Сын:

— Исчезло ли проклятие вместе со смертью того человека?

— Да, — ответил Люцифер Своему Сыну, — исчезло. Он всё же снял его.

И настал семьдесят восьмой день.

И сказал Люцифер:

— Чем большего успеха добился человек, тем больше доля случайности в этом успехе.

— Вы так хорошо говорите по-русски!.. — Алексей Валентинович Баклашов, президент, совладелец, нефтяной магнат и пр. и пр., словом, наш простой российский олигарх, с удивлением смотрел на своего собеседника. Изящного, худощавого, средних лет мужчину, корреспондента одной из ведущих западных радиокомпаний, специально приехавшего в огромный, фешенебельный особняк Алексея Валентиновича. Чтобы взять у него интервью.

— Да, я вообще полиглот и владею большим количеством иностранных языков, — скромно ответил корреспондент.

Черт!.. Что-то знакомое… Где-то я уже слышал эту фразу, — лениво промелькнуло на мгновенье в голове у Баклашова, но он тут же отогнал эту мысль и перестал об этом думать. Ну, слышал и слышал. Да какая разница!..

— Так о чем там у нас сегодня интервью? — развязно поинтересовался он, вальяжно развалившись в своем необъятном кресле и закуривая.

— О Вас, господин президент! — профессионально улыбнулся ему корреспондент и включил диктофон. — Расскажите, пожалуйста, немного о себе…

— Ну что ж, Алексей Валентинович, спасибо за интервью! — корреспондент выключил диктофон и с какой-то неопределенной усмешкой посмотрел на Баклашова, — Так, значит, Вы всерьез полагаете, что всё это, — он обвёл глазами роскошный кабинет, — Ваша личная заслуга, принадлежит Вам по праву и является всего лишь скромной и естественной наградой за Вашу деловую хватку и предприимчивость? Что Вы исключительно талантливый бизнесмен, сами всего в жизни добились и т. д. и т. п. Ну, как Вы всё это в интервью рассказываете, — он небрежно кивнул на выключенный диктофон.

— Ну да, можно и так сказать! — принужденно засмеялся Баклашов. Что это еще такое! Что за тон!.. Что этот корреспондентишка себе позволяет!?

— Вы уверены? — в голосе собеседника слышалась уже явная издёвка.

— Да, — помолчав, сухо ответил Баклашов. Он не привык, чтобы с ним так разговаривали.

— Ну что ж, Алексей Валентинович, — откровенно усмехнулся его визави. — Вы сами сделали свой выбор.

— Да ну, Вить, не хочется чего-то! И так башка после вчерашнего раскалывается, — восемнадцатилетний студент первого курса Политеха Лёша Баклашов поморщился. Голова действительно болела нестерпимо. — Надо хоть денек тормознуться.

— Ну, смотри! — беспечный Витька Цохонис не настаивал. Ему было, похоже, все равно. — Можно, конечно, и тормознуться. Давай не пойдём.

— Ладно, пока! Завтра созвонимся, — Лёше не терпелось закончить поскорее разговор и пойти выпить таблетку.