Сергей Мавроди - Сын Люцифера

Он махнул рукой и перед взором Киреева мгновенно действительно возникли два всадника: один на белом коне и в ослепительно-белой броне и второй, соответственно, весь чёрный, как сама ночь, и на огромном вороном жеребце.

— Белый рыцарь олицетворяет добро, чёрный — зло, — продолжал неспешно пояснять мужчина. — Силы их в данный момент абсолютно равны.

Мужчина замолчал, пристально глядя на Киреева. Тот же, приоткрыв рот, зачарованно смотрел на представивших перед ним обоих бойцов. Они были великолепны! Безупречны! Прекрасны! Каждый по-своему. Ангел и демон! — невольно пришло в голову Кирееву напрашивающееся сравнение.

Забрала их были открыты, и он мог видеть их точёные, словно изваянные из античного мрамора лица. Льняные волосы и ясные и прозрачные глаза светлого рыцаря и иссиня-чёрные, цвета вороного крыла волосы тёмного и его глаза, бездонные и мрачные. Оба стояли неподвижно, подняв вверх копья и неотрывно смотрели друг на друга.

— Итак, — мужчина мельком глянул на всадников и усмехнулся. — Вы сейчас станете одним из них. Каким именно — выбирайте сами. Но помните, — он предупреждающе поднял вверх указательный палец, — поединок смертельный. И если Вы выберете не ту сторону, — он как-то странно посмотрел на притихшего Киреева, и тому вдруг стало почему-то страшно. Очень-очень-очень страшно. И страх этот с каждой буквально секундой всё усиливался и усиливался. Пока окончательно не захлестнул Киреева с головой. Ему показалось внезапно, что если он сейчас ошибётся, сделает не тот выбор, случится что-то ужасное. Непоправимое! Такое, о чём лучше и не думать.

— Но как же я могу выбрать? — в панике спросил он. — Что значит: не ту сторону? — он нервно облизал пересохшие губы. — Откуда я знаю, какая сторона моя?

— Вы меня не дослушали, Федор Сергеевич, — укоризненно покачал головой его собеседник. — Я Вам как раз собирался это рассказать.

Киреев замолчал и замер весь в напряжённом ожидании. Он чувствовал себя так, словно сейчас решается вся его дальнейшая судьба.

— Всё, повторяю, очень просто, — мужчина ухмыльнулся. — Вот как Вы думаете, Федор Сергеевич, к кому Вы ближе, к ангелу или демону? — он кивнул на замерших в ожидании рыцарей. — Чего в Вас больше: белого или чёрного? Добра или зла?

— Я… н-не… зн-наю… — запинаясь, пролепетал захваченный врасплох Киреев.

— А между тем, это главное! — мужчина снова усмехнулся. — В зависимости от этого победит тот или иной боец. Разница между добром и злом у Вас в душе перевесит чашу весов. Качнёт её в ту или иную сторону. Как Вы думаете, в какую именно?

Киреев молчал, в растерянности переводя взгляд с одного рыцаря на другого. С белого на чёрного… с чёрного на белого…

— В общем, решайте сами, Федор Сергеевич, — вздохнув, подытожил мужчина. — Вам лучше знать. Какой рыцарь окажется сильнее. Только смотрите, не ошибитесь.

— Я… я не могу… — судорожно выдохнул Киреев и попятился. — Я не могу решать.

— Дело Ваше, — пожал плечами мужчина. — Но поединок всё равно состоится. Хотите Вы или нет.

Он опять махнул рукой, и рыцари сорвались с места и помчались навстречу друг другу.

Всё ближе… ближе… Вот уже!..

— Федя, проснись! — Киреев вздрогнул и открыл глаза. — Проснись! — повторила жена и снова легонько тронула его за плечо. — Что с тобой? Ты кричал во сне!

Го-осподи!.. — обессиленно откинулся на подушку Киреев. — Так это был сон! Сон…

— Всё нормально, — кивнул он жене. — Спи… Просто чушь какая-то приснилась.

Та ещё с секунду на него смотрела, потом отвернулась, улеглась поудобнее и сразу же тихонько засопела.

Господи… — всё ещё вздрагивая, повторил про себя Киреев и пошарил трясущейся рукой у кровати в поисках сигарет. Ему вдруг дико захотелось курить. — Ну, и сон!.. Никогда таких не видел.

Он снова словно воочию увидел того мужчину, рыцарей, припомнил своё смятение, страх… Вот он отказывается делать выбор… И тут же, без перехода: узкая щель забрала и стремительно приближающийся противник. Тускло поблескивающее остриё его копья, отсвечивающие на солнце латы…

Латы?.. — Киреев застыл с сигаретой в руке. Он так и не успел донести её до рта. — Какого цвета были на нём латы? Чёрные или белые? На чьей стороне я сражался?.. Белые?.. Нет, чёрные… Нет, белые!.. А, да провались всё пропадом!! — Киреев наконец закурил и с силой выпустил дым сквозь плотно сжатые губы. —

Белое!.. чёрное!.. Добро… зло… Бред всё это!.. Рыцари! — он со злобой затушил сигарету, лёг на бок и обнял жену. Та что-то сонно проворчала и пошевелилась. —

Сплю с женой, не прелюбодействую, никого не грабил, не убивал никогда — живу по заповедям… Чего ещё? — тихонько всё бормотал и бормотал он себе под нос, засыпая. — Какое там ещё, в пизду, “зло”!?.. Откуда оно во мне?!.. “Рыцари”!..

__________

И спросил у Люцифера Его Сын:

— Так в каких доспехах сражался тот человек?

И ответил, расхохотавшись, Люцифер Своему Сыну:

— Сказано же: кто без греха, первый брось в неё камень. Иными словами: есть ли на свете хоть один человек, который осмелится одеть белые доспехи?

И настал сто десятый день.

И сказал Люцифер:

— Иллюзии… Иллюзии, иллюзии, иллюзии… Они нужны человеку как воздух. Расставание с ними крайне болезненно.

"Говорит нидерландский психолог Доуве Драаусма: «Нет, у нас достаточно нейронов, чтобы запомнить всё. Я думаю, что мозг оценивает и сортирует информацию потому, что все мы… рассказчики. Мы запоминаем происходящее в виде связных историй. И истории эти меняются в зависимости от того, часто ли мы их рассказываем, кому мы их рассказываем и что после этого происходит. Вот так вновь и вновь меняются сами воспоминания».

Рядом с этой беседой читаем: «Наша память, пишет немецкий психолог Рольф Деген, вовсе не напоминает ‘видеокассету, на которой в неизбывной точности хранится всё, что когда-то с нами произошло’. На самом деле внутри нас ‘словно замурован невидимый сценарист, который коротает время, выдумывая одну историю за другой. Материалом его фантазий служат случившиеся с нами события, но их канву этот выдумщик и враль расцвечивает такими небывалыми узорами, что под их наплывом тускнеет и меркнет явь’. Хвастовство, стыд, сомнение, домысел, а то и ‘влияние искусства’ — бульварного чтива, модного кино или чужого сказа — превращают факт в фантазию или фантасмагорию, ‘где найдётся место любой самой грубой манипуляции’»".

Гройс недоверчиво хмыкнул, захлопнул журнал, небрежно отодвинул его в сторону и, сцепив руки на затылке, задумчиво откинулся назад в кресле. Он испытывал какое-то странное чувство. Прочитанное ему не понравилось. Даже не то, чтобы не понравилось, а… Чёрт! трудно даже это словами выразить. Но, во всяком случае, оно его почему-то задело. Зацепило за живое. Он был несогласен с автором статьи. Категорически! Ему хотелось спорить, возражать… Жаль, что спорить было не с кем и возражать некому. Чёрт!..