Сергей Мавроди - Сын Люцифера

И вот месяц я жил с диагнозом «рак печени», и никто из моих знакомых даже ничего по мне и не заметил. По моему поведению. То есть я не стал более замкнутым, там, раздражительным… Как жил себе, так и жил. Ровно! Так что психика у меня, как видите, устойчивая… Да…

Э-э-э… Ну-у-у… Ладно, потом, может… Хм!.. − он опять уткнулся в записки. − «Есть ли у Вас друзья?»

Знаете, я читал где-то, что обычно к сорока годам друзей у человека практически не остаётся…

(В зале удивлённо зашушукались.)

…Да, такая вот печальная статистика…

Что касается меня, то был у меня один друг, ещё по институту, он трагически погиб. Сразу после института.

Мы были на рыбалке, в Карелии, я вообще страстный рыбак, да, и вот, мы должны были уже возвращаться в этот день, назад плыть, а утром я на рыбалку один пошёл. Друг мой и ещё один приятель не пошли, сказали: «лень, чего в последний день идти-то? не наловились, что ль, ещё?», а я пошёл. Ну, и заблудился, там болота сплошные, заблудиться просто. И как раз в этот день начался шторм. Циклон, что ль, какой-то подошёл. Дождь полил, похолодало резко, чуть ли не до нуля, ну, в общем, караул. А у меня только спиннинг с собой был, и всё. И в рубашечке в одной. Короче, если бы не наткнулся случайно на избушку охотничью, так бы и сгинул в этих болотах. Но − наткнулся, − Паутов помолчал, вспоминая.

− И просидел там весь шторм, все две недели, пока он длился. А друг мой с этим приятелем вторым поплыли в шторм в город, предупредить, что я пропал, и утонули оба, − Паутов снова помолчал и задумчиво пожевал губами. − Интересно, что если бы я не заблудился, я бы тоже, скорее всего, утонул, − медленно сообщил он. − Да наверняка! Мы бы всё равно в этот день назад поплыли, не смотря ни на какой шторм. По молодости, не верили, что действительно может что-то случиться. Все втроём бы и утонули. Озеро огромное, там на байдарках нельзя в шторм проплыть, это мне потом местные уже рассказали. Они сами и на моторках-то в шторм не ходят, на тяжёлых, какие уж тут байдарки! Если застаёт, говорят, шторм на острове, так там и сидим, пока не кончится. Работа, не работа, по фигу! Жизнь дороже!.. Ну, а мы молодые были, глупые… Море по колено!.. И вот ещё что любопытно, − Паутов обвёл глазами притихший зал. − Я потом с местными разговаривал. Они спрашивают: «А как ты прошёл-то туда? К избушке? Там же Коровья топь? Она же непроходимо?» − «Какая ещё, говорю, Коровья топь?» − «Ну да, говорят, Коровья топь. Коровы у нас там всё время тонут. Бабка даже одна в прошлом году утонула. Оно непроходимо, это болото. Трясина!» То есть там все болота вообще-то сухие, а это единственное чуть ли не на всю Карелию оказалось, где действительно утонуть можно. А я его прошёл и не заметил даже. Ну, кочки, и кочки. Хлюпает там чего-то… Такое впечатление, что судьба меня просто спрятала специально в эту избушку, чтобы я в шторм не поплыл. А болото − чтоб уж наверняка! Чтобы сдуру назад не попёрся, в лагерь. Оно же под дождём, небось, совсем уж страшенным стало. Так что не сунулся бы! Забоялся. По второму-то разу.

Н-да… Вот такие вот дела… Грустные… Ладно, поехали дальше… О-о, послание целое!

«Почему вы не сбежали вместе со всеми деньгами и почему сейчас не убегаете, пока есть возможность? Всё равно вас в покое теперь не оставят. Снимут неприкосновенность и посадят опять. Вы что, не знаете, в каком государстве живёте?»

В зале зашумели и засмеялись.

− Тише, тише! − тоже улыбаясь, сказал Паутов. − Чего вы смеётесь, правильно человек спрашивает. Государство, между прочим, у нас самое гуманное в мире. Если кто не знает.

В зале опять засмеялись.

− Теперь, почему я не сбежал и не сбегаю. И не сбегу! − с нажимом подчеркнул он. − Человек должен жить дома. Это, во-первых. Это моя Родина, с чего это я бежать отсюда должен? Это они пусть все отсюда мотают! Если им чего-то не нравится. Да скатертью дорога! Я лично, к слову сказать, за границей вообще ни разу не был…

(Удивлённо-недоверчивый шум в зале.)

…И не собираюсь! − повысил голос Паутов. − Чего там делать? Как у Стругацких в «Пикнике». «Везде одно и то же, а в Антарктиде к тому же ещё и холодно»…

(Смех в зале.)

…Это раз. Далее. Опять же к вопросу, почему с деньгами не сбежал. Есть такое понятие «гражданский долг». Вот, как ни странно, оно у меня очень сильно развито. Гипертрофировано, можно сказать. Сам просто поражаюсь. Но!.. увы. Кажется в обычной жизни, что всё это вздор и чепуха. Совесть, гражданский долг!.. Что это вообще такое? Старомодное что-то, древнее, допотопное, современным человеком давным-давно уже сданное в архив за ненадобностью. Но нет, это не так! И существуют ситуации!..

Расскажу вам в этой связи такой случай из своей собственной жизни. Об одной такой ситуации. Никому до этого не рассказывал… Ну, да уж ладно! Такой уж сегодня день, видно. День воспоминаний.

Паутов помолчал.

− Итак. 91-й год. Я тогда только начинал бизнесом заниматься, так, мелочёвкой всякой. Но у меня был уже один знакомый из «Альфы». Группа «А» легендарная, знаете, конечно, которая Белый дом штурмовала. Действующий, причём, не пенсионер. Чисто случайно познакомились, как это обычно бывает. Потом, кстати, я с его помощью и всю свою службу безопасности организовывал. Ну, неважно!

Так вот. Заходит ко мне этот альфовец, чего-то там по делам, на ночь глядя, с дежурства прямо, и сообщает вдруг со смехом, между прочим: «Мы сегодня на даче у Горбачёва работали, разговаривали с его личкой, так вот. Завтра эти два дятла в Москву прилетают, Кравчук с Шушкевичем, протокол о распаде Союза с Ельциным подписывать, так их арестуют. Уже бронетехника к Москве выдвигается, в общем, арестуют их».

Вот представьте себе такую ситуацию. Вы единственный обладатель такой информации. Вот что делать? А вдруг правда? А я же был тогда демократом, − Паутов усмехнулся саркастически. − Близко к сердцу всё это принимал. Глупо, конечно, как сейчас понимаю, но дело ведь не в том, умно или глупо, а в том, как ты к этому относишься. В тебе! Я относился серьёзно.

Итак, вот чтоб вы сделали на моём месте? А? − он оглядел притихший зал. − Можно, конечно, ничего не делать, и тогда тебя никто не то что не осудит, а даже и не узнает никто об этом никогда.

Но сам-то ты − знаешь. Сам-то ты про это не забудешь уже. Себя-то ведь не обманешь. Ты всегда будешь отныне помнить, что ты − струсил. Что ты − трус. Ничтожество! Помните, как у Галича? «Можешь выйти на площадь? Смеешь выйти на площадь?!»

И вот я − а время было уже первый час − вышел из дома, сел в свой старенький «Жигуль» и поехал по всем западным посольствам. И ездил по ним всю ночь. Я заходил в приёмную и говорил: «Я такой-то, такой-то − паспорт свой показывал! что я ни в какие-то тут игры играю! − у меня есть такая вот информация. Может, всё это бред. Но − проверьте!»