Роман Сенчин - Квартирантка с двумя детьми [сборник]

Затошнило, и Колосов швырнул щетку в раковину, стал кидать в рот пригоршни воды, полоскать горло. Отхаркнул какой-то темный комок. Плеснул на него, но комок, как живой, вцепился в эмаль, не хотел исчезать в темном отверстии слива.

Такие сгустки довольно часто отхаркивались по утрам, особенно если накануне он выпивал. Вроде бы обычное дело, но сейчас Колосову стало омерзительно и страшно. Что там у него внутри? Сколько подобной слизи налипло в горле, пищеводе, желудке? Как забиты легкие табачной смолой… На кладбище раньше он бывал часто – хоронил и поминал своих, – а морг, патологоанатомы всегда представлялись Колосову чем-то почти нереальным, потусторонним.

И вот, застыв над раковиной и глядя на тёмно-коричневый комок на её голубоватой боковине, он словно бы увидел высокий стол, яркий свет лампы, бьющий ему в глаза. Но глазам не больно – они больше ни на что не реагируют. И мужчина в перчатках из толстой резины – в каких женщины в телерекламе чистят канализацию – режет его, Женю Колосова. Режет уверенно, смело, не боясь причинить боль и вред. Боль и вред уже причинены.

– Тьфу, чёрт! – отплюнулся Колосов, снова прополоскал рот.

Щетку бросил в стаканчик. Пальцем столкнул комок в слив. Вытерся полотенцем…

Термопот на кухне был горячий. Забыл вчера выключить… Надо его помыть, а то вода начинает попахивать, да и вредно это, когда она несколько дней постоянно на грани кипения…

Сделал чашку кофе, отключил термопот. Присел за стол. Огляделся. Кухня выглядит просторной, хотя по метражу совсем небольшая – десять квадратов. Но умно здесь все стоит – холодильник, стол, мойка, тумбочки, плита, – и оставалось ещё много свободного места. И вообще их трёхкомнатная квартира имела вид грамотно устроенного жилья… Да, жилья, устроенного для долгой и здоровой жизни.

Колосов усмехнулся… Долгой и здоровой…

Кофе показался горьким и едким, как какая-то кислота. Жгло не язык, а глубже. В груди булькало, шла отрыжка; на лбу выступил пот… Психологически можно настроить себя на хоть какой позитив, заставить быть спокойным, уравновешенным, а организм не обманешь.

Поставил чашку на стол. Поднялся, подошёл к окну.

Тут же отшатнулся – показалось, что там только и ждут, когда он появится, чтобы влепить…

Нет, не влепят. Сейчас не влепят. Сейчас они ждут его звонка. И будут ждать до восьми вечера. Терпеливо и дисциплинированно. А потом… Потом… Ещё одиннадцать часов – не стоит снова прокручивать то, что случится потом… У него есть ещё одиннадцать часов.

За окном был Матисов остров.

Когда Колосов выбрал эту квартиру на набережной Пряжки, знакомые кривились: «Нашёл Женя и в центре медвежий угол. А видок-то – склады и свалки».

Но вскоре острову стали придавать цивилизованный вид, и хоть пока особой красоты нет, всё же это уже не медвежий угол со свалками и руинами.

А главное, тихо здесь, малолюдно. Просторно. Можно гулять и не бояться на каждом шагу сталкиваться со встречными-поперечными. Хоть Питер чувствуется. Настоящий Петербург.

Те, кто покупал в девяностых квартиры на Васильевском, на Петроградской, Литейном, теперь чуть не рыдают: «Круглосуточная толчея! Из двора не вырулить – каша людская!» А у них здесь и с выездом довольно легко. Хоть в центр, хоть за город… В Скачках – а это южная окраина города – дача. Если движение свободное, меньше часа пути.

Небольшой дом, участок… Колосов планировал построить двухэтажный коттедж, прикупить соседние шесть соток и устроить сад…

Главное, чтобы жена с детьми появились вовремя. Не застряли в пробках. Попрощаться и выйти за дверь.

От возвращения этой мысли – мысли, что скоро всё для него закончится, Колосова снова затошнило горьким. Пальцы заскребли пластик подоконника, будто старались найти выход, путь спасения, прорыть нору… Мозг смирился, а пальцы, желудок, сердце боролись. Сердце билось и рвалось изнутри, тоже хотело бежать, спастись.

«Чему ты тут радуешься? Тихий, спокойный район, легкий выезд из центра, просторная квартира… Какое это имеет значение? Теперь!.. – кричало там, в груди, за оградой ребер. – Через несколько часов для тебя ничего этого не будет. Бескрайняя чернота. И семье вряд ли жить здесь – выдавят, запугают, заставят продать. Делай что-нибудь, мчись на дачу, хватай жену, детей. Бегите куда-нибудь. Земля огромная!..»

Колосов стоял и слушал эти восклицания. То есть мозг слушал, что делается в груди… Такое и раньше случалось с ним в моменты опасности, но тогда мозг подхватывал сигналы других органов – всех этих селезенок, – заряжался ими, начинал действовать. А сейчас слушал равнодушно, отстранённо. Ведь всё испытано, пройдено. Позади сотни попыток достать денег, собрать. Погасить этот долг. Огромный долг, непомерно огромный… Теперь – тупик.

Достал сигарету из пачки, покрутил пальцами, вставил меж губ, щёлкнул зажигалкой. Прикурил… Первая сигарета за день… Глянул на часы. Девять ноль пять. В это время он обычно курит вторую. Но обычно и просыпается не в половине девятого, а в половине седьмого. В девять уже работает. Работал.

По набережной бредёт пожилой человек. Старик, наверное. Бредёт медленно, хотя, кажется, спешит. Спешит, но не может идти быстрее… Сколько ему? Наверняка не меньше семидесяти… Надо суметь дожить до семидесяти. Не влипнуть ни в какую историю, не попасть под трамвай, не замерзнуть пьяным, не покончить с собой из-за вечной бедности, не… Не попасть ни в одну из тех ловушек, что обильно разбросаны в жизни любого человека.

Колосов несколько раз попадал в ситуации, когда его отделяла от смерти крошечная черта, какой-то миг, сантиметр.

Однажды, ему было тогда лет семь-восемь, кто-то из пацанов-соседей принёс во двор несколько синевато-серых патрончиков от мелкашки – тозовки, как называли такие ружья у них в городке, – и предложил их повзрывать. Как раз жгли листья, и пацаны решили бросить патроны в костер. Правда, огня не было, листья тлели, а не горели… Подождав несколько минут, пацаны решили разжечь огонь. Принесли сухие ветки, траву. Колосов нагнулся и стал дуть. И тут прямо рядом с ухом визгнуло, и тут же хлопнуло. Он даже не испугался, а удивился, что это такое визгнуло и хлопнуло… «Бежим!» – заорал один из пацанов, и они побежали. Долго прятались за стволами тополей и слушали, как рвутся в костре патрончики.

Лет в двенадцать старшие пацаны чуть не сбросили его в Енисей. Колосов шёл по мосту и столкнулся со старшаками. Они потребовали денег, а у него не было. Честно, не было. «Ну, тогда молись, чмырёнок», – сказал один из пацанов, с кликухой Няма, и схватил Колосова за пояс, приподнял… До сих пор он ощущал, как от Нямы терпко и густо пахло анашой… Колосов вцепился в перила, но голова была уже там, за мостом. Далеко внизу крутилась вода. Течение несло её с бешеной скоростью; даже крепкие мужчины не рисковали отплывать далеко от берега… Через секунду Колосов мог оказаться там, в этой ледяной бешеной воде. И – всё… По мосту ехали машины, но ни одна не останавливалась, да и вряд ли люди обращали внимание, что там делает стайка ребят… Какой-то прохожий спас. Высокий, крепкий парень лет, наверное, тридцати. Щуплый вряд ли бы стал связываться, прошмыгнул бы мимо. А этот остановился. Спас. Без драки, без суеты. Просто отобрал Колосова, довел его до конца моста и сказал: «Беги домой».