Роман Сенчин - Квартирантка с двумя детьми [сборник]

– Задавить бы, да жалко дурака…

Ольга осторожно, словно каждое её движение могло угрожать ей, подняла к глазам мокрый от пота мобильник, нашла кнопку вызова. Нажала. Экранчик весело засветился желтеньким – «звони, пожалуйста».

Может, минуту, а может, десять минут, двадцать, полчаса, Ольга пыталась сообразить, как позвонить в милицию с мобильника. Экранчик давно погас, а она стояла и тупо соображала.

Ну позвонит, скажет… Что дальше? И её затаскают на допросы, а скорей всего, посадят. Или условное… Вот семейка получится – муж отсидеть не успел и уже жена под судом… Как докажешь, что она ни при чем? Жива осталась, значит – при чём… А если всё обойдется – ещё хуже. Виктор. Да, он её не отпустит. Теперь-то уж тем более. Он и Серёжу тоже…

Когда-то почти в детстве – лет в двенадцать-тринадцать – Ольга часто думала о самоубийстве. Поводом для этих мыслей становились двойки в школе, ссоры с одноклассницами, пацаны, которые любили травить именно её, обзывать морхлой… Ольга ложилась на кровать в своей крошечной комнатке – теперь комнатка должна была стать спаленкой для их с Сережей ребенка – и представляла: дожидается, когда дома никого не будет, берёт в летней кухне плетёную верёвку и идёт с ней за баню. Там есть выпирающее, зачем-то не отпиленное по размеру с остальными бревно. Почти под крышей… Подставляет ящик, привязывает один конец верёвки к бревну, а на другом делает петлю. Она умеет делать этот затягивающийся узел. Надевает петлю на шею, стягивает узел к шее и прыгает с ящика. И всё исчезает…

Но постепенно Ольга привыкла жить, преодолевать неприятности и беды, и о верёвке, бревне на бане забыла. А теперь вспомнила, и сразу, с готовностью, нарисовалась отчётливая, осязаемая прямо картинка. И – самое соблазнительное – появилось ощущение свободы. Полной. Освобождение… Ни жары, ни холода, ни огорода с проклятым подсвекольником, ни Тузика с бесящим лаем, ни изводящего на нет ожидания Сергея, ни этого Вити с его руками и просящим взглядом… Ничего не будет. Ничего…

Ворохнулся в сумраке дальний свет фар на объездной дороге. Щупающие блики. Потом и звук мотора послышался.

Возвращается… Опоздала! Все опоздала… Сердце буквально – не врёт поговорка – стало рваться из груди… Ольга заметалась. Добежать до летней кухни… Да нет, давно не висит там веревка на гвоздике… Вот бельевая протянута от крылечного столба до черёмухи… Надо нож… Да пока срежешь…

Машина въехала в улицу. Свет трясся – дорога неровная, в колдобинах вся… Медленно едет… Замерев, затаившись, Ольга следила – минует или остановится. Не выбирала – не знала, что хуже, что лучше – просто следила. Ждала.

Свет фар ушёл дальше, за дом; казалось, сейчас и машина исчезнет, пропыхтит дальше… Мало ли по ночам у них тут ездит всяких…

Звук мотора изменился, стал не таким натужным, и Ольга поняла, что машина остановилась возле ворот. Что-то мягко защёлкало, раздалась негромкая команда… Не Виктора голос…

Короткая тишина, а потом калитка резко открылась, и во двор быстро вошёл человек. В форме, фуражке… Тузик бросился с лаем на него, но за первым появился второй, третий. И, видимо, решив, что с такой толпой не справиться, собака попятилась, лай стал тихий, беспомощный.

Ольга стояла и смотрела, как люди подходят.

– Кондаурова? – спросил её первый. – Ольга?

– Да…

– Ты хозяйка дома?

Она кивнула, но так, чтобы кивок не заметили. Не получилось.

– Отлично. В доме кто есть?

– Нет, нету.

– Костян, проверь.

Второй, придерживая на боку крошечный автоматик, вошёл в избу. Третий стоял под крыльцом. Тоже с автоматиком.

– Есть место! – весело сообщил второй, возвращаясь. – Как барана зарезали.

– Вызываю бригаду тогда. А ты, Кость, давай понятых пока надёргай.

– Да где я их сейчас?..

Первый стал злиться:

– Глянь свет где горит… Я тут до обеда торчать не хочу. – Вытянул из нагрудного кармана обычный мобильник, потыкал кнопки. Ждал, когда ответят, смотрел на Ольгу, как на добычу. Не выдержал молчания, заговорил:

– Прихватили твоих. Чего ж, таких сразу видать… Тормознули, а в багажнике двое… Двойняка у нас давно не было… Попала ты, подруга, не завидую.

– Я ничего, – сказала она, – я не думала…

– Ну, теперь будет время подумать… Что ж они!.. – Первый ругнулся, свирепо глядя в телефон, велел третьему: – Митек, попробуй по рации.

Затрещала в прохладной полутьме рация, и Ольга поняла, что самое страшное только ещё начинается. И будет оно продолжаться долго, долго.

Подмосковья Бурков почти не знал – не получалось выбираться туда. В отпуск ездил, или на родину, или в Крым; бывали семьей и в Греции, Египте, но уставали там: греки и арабы не давали прохода, требуя купить какую-нибудь чепуху, выхватывая чемоданы из рук и потом требуя денег за услуги… Но, может, это были и не греки и арабы, а какие-нибудь их нелегальные мигранты…

Да, Подмосковье было для Буркова белым пятном. Хотя фирма, в которой работал, сотрудничала как раз в основном с подмосковными предприятиями. Каждый день Бурков видел в документах «Шатура», «Воскресенск», «Электросталь», но не представлял, не мог представить, как и чем живут люди, как выглядят эти городки. Легче было представить какой-нибудь Воронеж или Мурманск, а здесь тень огромной Москвы делала окружающее почти неразличимым, казалось, что Воскресенск, Апрелевка, Подольск – это всего лишь отдалённые микрорайоны столицы.

Приезжая на родину, в Абакан, Бурков тут же собирал удочки и ехал на Енисей или, разузнав, как нынче с грибами, ягодами, отправлялся в лес. А здесь, в Москве, даже не думал об этом. Москва-река была для него мертвой, леса – пустыми, и даже когда Бурков видел старушек, продающих белые или лисички, не воспринимал их как настоящие, спокойно проходил мимо.

Если жена готовила стерлядь или карпа из подмосковных прудов или грибы из подмосковных лесов, ел, но равнодушно, как любую другую еду. То есть без того чувства, какое возникало раньше, когда обгладывал мяско с хребточка пойманного им самим окунька или ельца, накалывал на вилку найденный маслёнок…

С природой в Москве Бурков соединялся лишь во время прогулок по Измайловскому парку, да и то времена эти прошли – дети подросли, гуляли уже сами по себе… Может, когда-нибудь и снова станет медленно ходить по дорожкам, тропинкам – на пенсии, с внуками.

Был, правда, период, когда собирались компанией у одного художника в посёлке Клязьма. Но давно было это, почти забылось.

В тот день у Буркова не было никакого желания оказаться в Подмосковье. Приехал к десяти в офис, устроился за столом, включил компьютер. Посмотрел, попивая чай, новости в Интернете, готовясь приступить к делам, которых под конец года становилось все больше и больше.